|
моей жене Олюшке верной спутнице и неустанной помощнице Книга третьяОглавление: Григорий Богослов. "Песнопения таинственные" Мысли писанные четверостишьями Мысли писанные одностишиями Советы Олимпиаде На лицемерных монахов Не должно клеветать на живущих ..................чисто потому, что иные падают Увещание к духовной жизни И в шутке должна быть степенность На притчи Христовы четырех евангелистов Определения, слегка начертанные Надгробия Кесарию Горгонии Отцу Матери, скончавшейся во святилище Стихотворения, в которых Григорий ......................предсказывает жизнь свою О самом себе и на завистников К завистникам К епископам К константинопольским иереям ......................и к самому Константинополю На своё удаление На возвращение своё из ...........................Константинова града К себе самому О стихах своих  Мысли писанные четверостишьями Труд Григориев, духовных песнопений – Памятник мудрейших поучений. 1 Два направленья жизненных пред нами: Одно дает ход делу и вещам, Другое – в созерцательном предстанет. Что предпочтительнее – думается вам? Жизнь созерцательная ищет совершенных, А в деятельной жизни всяк горазд. И то, и это благо – вожделенно. К чему способен – в том и не пропасть. 2 Вопрос ко мне – о важном и духовном У некоего книжника возник… Готов ответить, если не греховны: Ни мысли, ни деяния твои. И целомудренным полезно очищенье – На каждую минуту, каждый миг. Для ценных, благовонных сбережений Сосуд быть должен, тщательно промыт. 3 Не всякому противься в жизни слову, Но и не всякому последовать спеши. Познай «когда» сначала, и «какому» Из них полезно быть вблизи души. Быть ко Творцу привязанным – полезней, Чем биться за учение о Нем. Слова и спор всегда и всюду вместе, А жизнь – бесспорна, сколько ни живем. 4 Уж, если и учить, так – доброй жизнью, В противном случае – хоть вовсе не учи. Что может быть нелепей и капризней, - Держать и гнать на привязи в ночи? Не надо слов, когда вершится дело, Которое и должно обучить. И живописец учит не на белом, А – на картинах, коим долго жить. 5 Прими совет, служитель алтаря! Не будь очами, налитыми тьмой. Не оказаться б тебе первому средь дрязг, В порочной жизни, с бедной головой. Уж, если свет, который ты излил, Так темен, как подвальная тюрьма, То, каковы же в сущности врази?.. Какой предстанет дьявольская тьма? 6 Безгласное и сведущее дело Премного лучше слов неисполнимых. Без добрых дел никто не станет светлым. И без красивых слов прославлен инок. Не каждому дается благодать, - Сам Бог про то делами говорит. Жить хорошо - не значит выживать, А – кто в себе Христово сотворит. 7 О, нравы добрые! Вы наилучший дар. Но где сие, достойное сыскать? Хотя б ты все Всевышнему отдал, Но, как Его – Ему же передать? И слезы, и терпенье – всё дары. Но где их взять богатым, знатным лицам? Ведь чистый не берет себе цены От доли, наработанной блудницей. 8 Всевышнему ничто не обещай, Ему и так весь мир принадлежит: От малого в невидимых вещах, До безконечного в неведомую жизнь. Но то, что обещал и - не отдал, Украл, считай, у самого себя. Представь! Каким необычайным стал Твой долг у Бога, смертное найдя. 9 Жизнь настоящую, как торжище прими; И, как в торговле, связи направляй. Ты должен к Богу с прибылью прийти, Где Он за малое великое вручает. Как скоропреходящее исчезнет – Пропущен случай, ярмарка пуста. Нет времени к обмену безполезней, Когда погибель чмокает в уста. 10 Нелегкий, длинный путь тебе назначен, Но еще большая награда за него; Представив труд, который в нем затрачен, Не откажись случайно от всего. Во всем разумная для жизни постепенность. И море одолеется не вдруг. Все неприязненное ищет перемены, А это – искушение, мой друг. 11 Не слишком обнадеживай себя, Но и надежду вовсе не теряй. Одно нас ослабляет не губя, Другое – губит, силы низлагая. В ином преуспевай, а – где-то просто Держись беззавистно, не смея обойти. Недовершенное – не в собственных просчетах, А – в пользе трудного, свершенного пути. 12 Не налегай с горячностью на всё. Держись того, что с юности избрал. И, если – доброе. То и прибавь ещё, Чем убавлять, скитаясь по дворам. Не те худы, которые стоят На низком уровне духовного развитья, А – совершенные, что вниз, к страстям летят, Разрушив в сердце тайную обитель. 13 Великой силой полнится искра, Когда перерастает в жуткий пламень. И плод ехидны вызывает страх, Когда утроба им бывает прогрызаема. Сие увидев, скройся и того, Что с виду производит малый вред. Когда созреет плод твоих врагов, Проблемно будет справиться тебе. 14 Себя, по большей части, разбирай, Чем спрос чинить кому-нибудь из ближних. Одно – с великой пользой для тебя, Другое – тем полезно, кто услышит. И счет веди не деньгам, а – делам, Которые значительно важнее. Текут средства по призрачным рукам, А постоянство наше – только в деле. 15 Пусть непрестанно трудится твой ум, Божественные мысли получая. Глаголы жизни любятся тому, Кто душу в этом напечатлевает. А на язык будь скуп и осторожен, К тому, как он весьма смещен во вред; И, чем скорее двигаться он сможет, Тем меньше пользы мiру принесет. 16 О, обольстительное, пагубное зелье, Кумира избирающее мне! Как близок грех к симпатии, наверное, Раз – незаметен в девственной стране. Поставлен идол соляным столпом, Пока мы избегали искушений. Невидимая брань с моим врагом Еще заявит о своем бореньи. 17 Лучше воском уши залепи, От гнилого, пагубного слова; Каламбурных изворотов уходи, Пенье сладостное портит и здоровых. Но – с готовностью, не медля, отверзай Слух для стоящих речей и песнопений. Слово, слышанье и дело – проверяй! Это, как одно месторожденье. 18 Не обольщайся запахом приятным. Всему есть мера в обостренье чувств: И мягкость осязания предвзята, И вкус чрезмерный не для мудрых уст. Им уступив, о мужестве забудьте, Мужья и жены собственных владений! Различны услаждения, а – суть-то Всегда одна – в приличном поведеньи. 19 Дай! – снова чрево говорит… Охотно дам, Но - только при условии получишь; Так, чтобы целомудренный устав Хранил твой ум основою несущей. А раз – главенство дольнего в тебе, То грязь прими (и ту – не дам в избытке). Вот сможешь стать воздержанным в еде – Средь изобилья поселю, и будешь сытым. 20 Достоин смеха всякий смех вообще, Но лишь для тех из нас, кто здравомыслен. А смех блуднический (тем более)… Зачем? Смеяться, радоваться, мерзости превысив. Смех неумеренный бывает и до слез (Ну, только что, припадок не случится). Уж лучше быть угрюмым и – всерьез, Чем жить рассеянным глупцом и не лечиться. 21 О, благолепие души! Ты – красота, Которую нельзя не почитать. Все рушит время, чтобы ни создай. Рукам таких картин не написать. Но целомудрием ума проникнись взором. И знай! Возможен и душевный оборот, Когда обезображенная вором, Душа потерянная, в глупости живет. 22 Как много испытаний предстоит Тебе преодолеть, входящий в мiр: Надежды, радость, опасенья, стыд, Богатство, нищета – и все в крови. Пусть все течет: куда и - как захочет. Всё! Скорби, слава, троны, корабли. Непостоянных этих – не касайся вотчин. На добром, вечном - душу сохрани. 23 Старайся больше жизнью возвышаться, Чем мысль гонять по памятным местам. Святому в жизни – Божьим оставаться, А мудрому – в словах, где сам устал. И жизнь устраивай себе не маломеркой, А будь готов к предолгому пути; Но, как бы ни взошел высоко вверх ты, Запомни! Заповедь превыше той черты. 24 Гонись, коль так, но не за всякой славой. В погоне будь не слишком одержим. Считаться добрым в жизни – крайне мало; Им лучше быть, чем числиться таким. А если нет возможности умерить, То славу - не суетную лови. Что пользы обезьяне, если с нею, Как с львом, обходятся?.. Сам черт ее язви! 25 Хвали другого. Но, когда тебя Похвалят, то не думай высоко. Ибо опасно оказаться у руля Для юнги далеко от берегов. Не торопись и ближнего хвалить, Пока средь всех его не разглядишь. Да не охватит кровь досадный стыд, Когда окажется он худшим посреди. 26 Худое слышать о себе, представьте, лучше, Чем говорить худое о другом. Тебе желают позабавить душу, Когда касаются – насмешки острием. Высмеивают ближнего? Но ты – Воображай себя предметом смеха, Тогда – тебе назначатся суды. И горечь пить – тебе, спасая всех их. 27 Пока корабль твой не пришвартован, Завидев берег, не хвали свой курс. И добрая ладья, бывает, штормом У пристани разбита вместе с грузом. Как многих уносил девятый вал! И накрывал погибельною бездной. Не безопасно по таким делам На счастье полагаться безполезное. 28 Перед Владыкой дерзновенье возыметь Тому пристойней, кто добром прославлен, Кто потрудился, чтобы честь иметь, Живет в порядке внутренне – исправном. А – вызывать Его на суд самолюбивым, Делам добра ведущим скудный счет, Не пожелаю, как бы – ни фартило, Хотя все с рассуждением идет. 29 Богатства и именья – откажись, Владетельник имущества чужого! Всевышнего единого стяжи. Раздай, что соткано из тления пустого. Не можешь все – так большее отдай, Того, что скоплено и сплавлено монетой. А если уж всего богатства жаль, Хотя б излишки отдай благочестно. 30 Досадно обнаружить моль в вещах, Иль – зависть, залегающую в сердце. Хоть что-то уберечь!.. (мелькнет сейчас), Но на Христа – надежней опереться. Питая нищего, ты обладаешь всем, Поскольку подаянье не напрасно. Немного хлеба, но в одном куске Заключено спасительное Царство. 31 Печально нищего мытарства наблюдать, Не получившего живительный кусок. Неужто же и мне, в огне стыда Откажет в помощи разгневанный Христос. И по моим же, собственным законам я буду нищим и - ни с чем уйду. Кто не прислушался душой к сердечным стонам, Тот вместо помощи найдет себе беду. 32 Укрытья ищет в мiре неимущий. Он тот, кто безопасность нам воздвиг. Взгляд ко Христу, отчаянно зовущий, Укрой его в объятиях своих. И на гнезде орел ширококрылый – Из милости, как люди говорят, Обогревает, прилетевших с миром, Птиц мелких, затерявшихся в горах. 33 Чем жить неправедно, во всем приобретая, Уж лучше нищенство по правде восхвалить. Бывает, что болезнь превыше здравья, Когда в дородности стремятся нахамить. От нищеты и голода не вдруг Один иль вместе кто-то умирают, Но для порочного худая жизнь вокруг, Как смерть бес-поворотная карает. 34 Ну, не дурное ли деление мужчин?.. Что означают данные слова? Кого-то именуют «господин», А кто-то от рождения «слуга». У всех один Творец, один закон, И суд один. О, как он страшен будет!.. Живите сослуживцами при Нем И в смертный час Господь вас не забудет. 35 Что делать должно надлежит рабам, В особенности – в Боге постриженным? Не воспротивиться в угоду господам, А принять все, как есть, неисключенным. Все! И свободные по жизни, и рабы – Прописаны в живот струящей крови. Кем в мiр пришел Христос? Не позабыл?! Рабом! Хотя к свободе нас приводит. 36 Не низкого стыдись происхожденья, А – звания порочного в устах. Как часто знатность скрыта в разоренье Духовных, драгоценнейших из благ. Приличней состоять в родоначалье, Чем заключать собою древний род. Почету рад лишь тот, кого признали, А не его завистливый приплод. 37 Не подводи черту для пресыщенья, Когда о Боге и Божественном рассказ. Приемлющие Божее ученье, В особой милости у Господа, как раз. Бог в большей степени Себя еще дарует, Всем жаждущим источника Его. А, кто в другое богатеет и жирует, Того терпи душою ровной близ того. 38 Во всем, всегда одерживать свой верх!.. Какая суетная, глупая забота. Не лучше ль уступить под дружный смех, С великой пользою – хотя бы для кого-то? Победа – скрытый вред, а чаще – зависть. Ведь очень часто встретишь у борцов, Когда, внизу лежащий, подымаясь, Бывает героическим лицом. 39 Бывает выгодно понесть в ином ущерб. Не зря растения весною подрезают. Обильные плоды не без побед, Когда безцельность веток отсекают. Удел безжизненного – тлеть или гореть. Недобрая способность будет значить, Подкладыванье дров в страстную клеть, Болезнью здравие твое переиначив. 40 Пред Богом если в сердце не виновен И наказания ни чем не заслужил, То к тем, кто виноват перед тобою, Не сострадай и духом не блажи. А если сознаешь себя виновным Пред Богом, то оказывай и сам Ту снисходительность, что милости подобно, Ее и взвешивает Бог на небесах. 41 Как скоро в сердце пламя от обиды Огнем неукротимым будет жечь – Голгофу вспомни, о Христе избитом, О Его язвах, кои душу лечат. Какими маловажными предстанут Печали и уныния твои. Не все водою гасят, как ни странно, Тем более огонь в страстной крови. 42 Любовь по плоти, пьянство, ревность, бес - Равны в произведении порока; К кому пришли они – не обнаружит средств, Чтобы погибший ум вернуть к истоку. А умерщвленье плоти и молитва В слезах, где только Божее главенство – Есть составление целебного напитка. И для моих недугов это средство. 43 Какой бы - ни было, но клятвы - избегай! Тебе не терпится других скорей уверить? Живи! И словом жизни – оживляй Людей, хотя и клятву надо мерять. Но призывать в посредники Его?! К чему? Когда и жизнь не без сомненья. Ведь добрый нрав – посредник не плохой, А клятва ложная – от Бога отреченье. 44 Что может быть короче повеленья, О милости, желаемой всем нам: Будь – говорят – с друзьями и со всеми Предельно милостив и вежлив лично сам! Не получить подобное, мечтая, Мы в сердце милость Божию храним, Христовы безвозмездные страданья – И нет короче милости за мiр. 45 Для друга верного ничто не пожалей. Проверенный в годину испытаний, Он не за чашей, не в кругу гостей, - Спина к спине, с тобой на поле брани. Без всякого слепого угожденья, Он лишь полезное к тебе употребит. Предел установи враждебной тени, А не благому пожеланию, где стыд. 46 Не видит глаз себя – другого видит, А иногда и сам бывает слеп. Теперь представь свой ум, который примет Сомнительную помощь для потреб. Поэтому и надобен советник – Во всяком деле, избегая вред. Руке нужна рука, царю – наследник, Ноге – нога, а внутреннему – свет. 47 Наполнив добродетельным советом, Свой слух и устремленный к Богу ум, Забудь неловкость перед мiром в этом И не стыдись смеющихся паскуд. А если мысль порочная приходит, Стыдись тому, что жаждает пролезть; Представь, что многие и многие приходят, И видят все внутри, - каков ты есть. 48 Пусть добрый предпочтение имеет Всегда перед недобрым у тебя. С порочными живя, - не подобреешь. Они твой ум во зло употребят. Не принимай и милость у того, Кто склонен к неисправленным грехам; Ведь этим он старается без горя Найти прощенье у тебя своим делам. 49 Пусть неприязненное тоже учит нас Вниманию и каверзам по жизни. Кто избежал его по случаю сейчас, Тому, увы! вне нападения не быть. Будь осторожнее, подвижник, но – не трусь. Тебе ключи духовные вверяю: И горького лекарства убоюсь, И сладкого на вкус – не одобряю. 50 Награда – добрым и презренье – злым! Лишь половину мудрости включает. Но и к последним милостив будь ты. Пусть их грехи тебя не оскорбляют. Твое великодушие и их, я думаю, со временем исправит. Прекрасный дар Христос тебе вручил. Благая милость миром Божьим правит. 51 Будь милостив ко всем (на сколько можно), Но милостней всего себя держи По отношенью к ближним и – не ложно, А в лучших качествах страдающей души. Иначе – кто поверит, что ты добр К чужим, когда тиранствуешь домашних? Ты сам одолжен Богом в этот «двор». Будь справедлив и с младшим, и у старших. 52 К чему свою вину во всем слагать На «бедного» врага – исчадья ада, Когда мы сами дали ему власть, Введя себя в его «родной» порядок. Так что, себя! во всем или во многом С проступками пристало обвинять. Мы сами зажигаем в сердце огнь. Дух злобы – мастер пламя раздувать. 53 Игривым снам не слишком не слишком поддавайся. Их страх не должен ум закабалять. Приятно ль – нет, мечтам не предавайся; И ложь, близ радости, способна окрылять. Мы много спим, сетей не замечая. По воле бесов рвемся в облака. Как хитро неприязненный встречает! Как глупо проглядеть во сне врага… 54 Надежда, как известно, факт не малый; Не зря – последней умирает в скорбный час. Предшествуй же сей свет - всем тем, кто правы; Всем, чьи намеренья в добре идут сейчас. Уж если и в худом ты помогаешь, Хотя не сносна слабость в том моя, Не справедливо ли тогда для мiра, разве ж, В добре тебе, тем более, стоять? 55 Поверь! Есть качество надежнее, чем счастье. Благоразумие – кормилица всего! Тут нет теченья быстрых обстоятельств, Скрывающих действительных врагов. Благоразумие – в добре, а не во зле. Надежней собственности вряд ли обретешь. Отсюда опыт и ученость на земле, Их и захочешь – вряд ли украдешь. 56 Быть богом – труд, а не одно хотенье. Большое дело! – зло не сотворить. Храни добро и мир в сердечной келье, Чтоб зло, несродное творенью, умертвить. Нам свойственны Господнии деянья. Как можно жить, содействуя во злом? Ужели мы – бездушные созданья; Такие, как – тригон и скорпион? 57 Не стыдно ль юноше быть немощнее старца? А старцу – безрассудней юных быть? Желая незаконного богатства, Законное придется позабыть. Хотя бы постепенно и с годами, Но мудрость сердца подается нам. Равняйся совершеннейших в познаньи, Кто целомудренны совсем не по летам. 58 Не забывай в сей жизни главной цели! Держи себя в спасении души, Особенно, когда все меньше в теле Сил остается подвиги вершить. И не заметишь, как наступит старость, То провозвестница, которую не ждут. Не долго до исходного осталось. Готовься! Потому что близок Суд. 59 Когда безбожность слова метят делом, То обретают смертного конец. Двоякость отречения умело Использует завистник близ сердец. И тайными паденьями стращая, Он силы покаяния дробит. Не бойся, им внушенного отчаянья. Страшись не каяться, утрачивая стыд. ...................................................... Мысли писанные одностишиями 1 Чтоб жизнь Божественному свету отвечала, Её конец отождествляй с началом. 2 Лучшей пользой каждодневной – Умиранье ежедневно. 3 Собравший опыт, предстает правдив, Когда поступки добродетельного с ним. 4 Жить в бедности – тяжелый рок, Но худшее – разбогатеть хитро. 5 Вся сила добрых дел твоих Благо, коль в мыслях Божий миг. 6 Милость Божию ищи себе Милостями к ближнего судьбе. 7 Владенье тела всем грядущим Смиряй в земном, как можно, лучше. 8 Чтоб не казаться без ума, Свяжи, где гневного струна. 9 Безудержное око, что язычок – без толка. 10 Смех любодейный – от слуховладенья. 11 Коль – свет и разум, то жизнь – в прекрасном. 12 Внешнего видимость – ещё не действительность. 13 И плохое разумей, да – делать не смей. 14 На странников Божиих все мы похожии. 15 Вблизи благополучия не забывай и худшего. 16 Благодари Бога за всё премного! 17 Лучше наказание от праведника, Нежели хвала и честь от ябедника. 18 У мудрых, в дверях - стой, как скала. У дома богатых - не стой никогда. 19 Когда маловажное Стало ВЕЛИКО! Не скажешь – «неважно», Раз всюду проникло. 20 Где великий мудрец, там хамству – конец. 21 Упал – кто. Не смейся! Сам не разбейся. 22 Зависть возбуждать к себе - приятно. Но самому, завидовать?… Навряд ли! 23 Жертвой главной – душа! к Свету светлою шла. 24 Спасительна стать, коль, сие соблюдать! ...................................................... Советы Олимпиаде Прими, Олимпиада, дочь моя! Подарок в жизни самый наилучший – Необходимые советы жития… Душа Григория пустому не научит. Не злато, не алмазное сверканье – Заглавной буквой в женской красоте; Как грим они ущербное скрывают, А – достоянье истинное! Где?.. Не порть срамным однажды данный образ, Не прячь его в погибельный фантом. Одежды блеск, «горящей» словно хворост, Оставь «ограбленным» бездушным миражом. О красоте, достойной удивленья; О целомудрии заботу прояви. Очами внутренними будь, как в день рожденья. Пусть лучшее течет в твоей крови. Цвет самый лучший в женском украшеньи, Есть нрав добрейший в сердце, что несешь. И красота достойна прославленья – Лишь неизменная, сколь долго ни живешь. Во-первых, Бога почитай всего превыше; Потом супруг, да будет свет очей. Руководитель твоего теченья в жизни Не должен быть посмешищем людей. Поэтому, не медля, раскрывай Ему намеренья и чаянья свои. Лишь одного его увеселяй В законной, нежной, преданной любви. Но вольность страсти в сердце укроти. Любовь супругов – тон благоприличный. Опасность в пресыщение войти – Супружество преследует, обычно. Родившись женщиною, свойств мужских беги. Не становись хабалистой мужичкой. Напыщенности гордой берегись. Хвалиться родом – крайне неприлично. Одеждою и мудростью своей Не надмевайся, ибо узел брака, Все делать общим учит двух людей, Где мудрость личная не делится без страха. Муж раздражен? Так - уступи ему. Спеши на помощь, если утомлен он. Словами нежными разрушь печаль-тюрьму. Твои советы добрые – основа! Ведь даже, яростью пылающего, льва Всяк укротитель лаской исправляет; Пускает в ход целебные слова, Рукою гладя, к миру возвращает. И, как бы – ни была раздражена, Не укоряй супруга в то мгновенье. В составе целого – счастливая жена. Муж – лучшее твоё приобретенье. Не укоряй, коль «сбавит обороты», Любое дело к финишу постыло. Как похвала – огонь любой работы, Покуда меч в руке твоей, он – сила! Будь справедлива. Помни ухищренья, Что применяет демон против нас. Уж, сколь благоразумные решенья В делах – безрезультатные подчас. Кого твой муж не любит – не хвали. Зачем язвить словами неприметно? Всего приличней простота внутри И сердце благородное при этом. Все мужнино: и радости, и скорби В семейной жизни – общими считай. Дом возрастает, коль супруг заботлив. Заботы в купе – нищей не оставят. И твой совет в семье имеет место, Но мужа верх - первее должен быть. Супруг печален, то скорби с ним вместе, Чтоб сетованьем горе поделить. Но мысли грустные стремись скорей рассеять. Улыбкой освяти своё лицо. Тогда, как пристани надежной, будет верить Тебе твой муж, спасаясь от бесов. Твоим занятием пусть будет: прялка, шерсть, И поучение во всяком Божьем слове; А – попечение о внешнем строе здесь Оставь супругу, как своей основе. Не делай частыми домашние отлучки, В места увеселений не спеши. Не все народное – приличному научит. Собрание шутов – не для души. Смешно! - что у стыдливых стыд похищен?.. Что тонут в мерзости десятки, сотни глаз?.. Бес (ты – же) взором, как бродяга – нищий Врата распахивает для пороков в нас. Так что, совет мой – тверже приказанья: Благоразумными досуг свой огради. И даже в умные, полезные собранья Без слова доброго на сердце не входи. Иначе, что в уме напечатлеет? Каким оружием отсечь в себе порок? Ничто так крепко нами не владеет, Как слово доброе иль тьма – наоборот. Твой дом: и город для тебя, и роща. Чужим себя обозревать не позволяй. Родным доверься, в безопасны очи. Духовника сединам доверяй. Зазнавшимся гордячкам - не кажись. То их дела – вести себя открыто. Идут года, и отцветает жизнь… Им не понять, что – лучшее забыто. И даже те – благочестивые мужи, Что многоуважаемы тобою, Не должны знать позыв твоей души, Коль не желает муж их в вашем доме. Какая польза для семьи от них, Когда супруг твой будет взбудоражен? Ведь он – добытчик, и не от других Горит костёр любви - законной вашей. Высокоумная жена – высокомерна, А ты - высокомудренною будь. Хвалю тех женщин, кои слову верны, И для мужчин – неведомые суть. На именинный или брачный пир Не торопись стопы свои направить. Где пьянство, пляски, смех – сердца смотри! Как можно к пошлости высокое приставить? И целомудренные не без расслабленья: В попойках дома или же – в гостях, С супругом или в тайном приглашеньи… О, как желудки страстное мостят! И я боюсь нездержанного чрева, И твой избранник в том – не исключим. Где солнцем основательно пригрело, Уродуется воск любой свечи. Не должно быть: ни гневных трепетаний, Ни похотных движений на щеках. Для всякого сие постыдно, крайне, А женское лицо страдает… страх! Лицо - поступки формирует. Спора нет. И безобразие само - не народится. Вначале слуху на худое дай запрет. Ключом ума замкни его позиции. А сами уши, дочь, не жемчугом укрась, Но мудрой и сознательной привычкой – Внимать речам, добра несущих связь. И помни! Уши – элемент вторичный. В присутствии супруга иль с друзьями Элементарной скромностью владей. Пусть чистый разливается румянец Стыдливости, как в юности твоей. Когда посмотрят на тебя другие, Старайся не смотреть на них в ответ. Пусть скажут - «комплексы», но и они благие, Когда мы знаем дьявольский навет. Нам зло несет продерзостный язык. Как много боли терпим, дочь, безвинно! От нищих пар - до царственных владык Бытует ненависть к супругам говорливым. Молчанье – лучший вариант любого дела. Нескромный в слове – тормоз жизни, «вор»; А, где желанье слов осиротело – Взаимопониманье до сих пор. И целомудрие сомнительно, коль ноги Чеканят борзый, безрассудный шаг. Поверь мне! Только наглое в итоге В саму походку вкладывает враг. Будь рассудительна и в плане удовольствий, Во дни святые мужа убеди, Что брак дается не для своеволий, И ложе – не для похотной любви. Хотя Сам Бог дал смертным на потребу Закон супружества и продолженья нас, Лишь Он великим образом под небом, Покуда «мир» телесный не угас. Почувствуй в том руки Господней помощь, Как поколений строится черед. При свете дня – совсем не то, что в полночь. Река – и жизнь, и мертвое несет. Но для чего мне говорить подробно О всем меняющемся в колесе времен? Спешу с советом, дочерь моя, снова. И все же лучшее, что – есть, живет в живом. Есть воспитательница мудрая с тобой – Для слова и для действия благого. То – Феодосия, как образец живой, Замужних духовница - от закона. Её родной, почивший ныне, брат Амфилофий - чесной архиерей; Безукоризненный, достойный Божьих благ, Как вестник истины, был громом для страстей. Отец твой знал о пользе наставленья, Знал и надежность христианских рук; И нравы добрые, – как лучшее ученье, Когда с тобой: сестра, учитель, друг. А если ты и от моих седин Высокомудрое сознательно впитала, То я велю тебе в сердечное войти, Чтоб – в недрах тайных слово соблюдала. Тогда и муж – к тебе с благоволеньем. Градоправителя для сердца обретешь. А, если загордится «благоверный» твой, - Своею славою его превозойдешь. Прими, сей дар! А, если нужен лучший, - Стань многоплодной нивой – чадам чад, Чтоб христианским поколением могучим Хвалу великому Создателю вещать! ...................................................... На лицемерных монахов 1 Один богатый и высокомерный, Живущий в роскоши, отсталый человек, Недавно вздумал утверждать, что я - не бедный, Роскошествую, как ушел от всех. Имею сад и небольшой источник, Свободен от работы и от дел. Я не хочу оправдываться, впрочем. Скажу – о чем умалчивает «тело». Умалчиваешь, напрочь, о слезах, Узду - забыл, связующую чрево, О язвах - на коленях и ступнях, О бдении – с молитвенным распевом. Монахи этим умерщвляют плоть, Но только те, кто честно подвязался. А неискусных – кинь воронам хоть! Духовно мертвый – падали достался. Ты – без понятия о подвигах души, Которая воюет с алчным телом, На всех «фронтах» - от замков до глуши Она лишь – в битве с мiром оголтелым. К чему потуги ваши, мiролюбцы?! Кичитесь – много, да недолог век. Земные блага даром подаются – А то и создан Богом человек. Вы обретаете богатство, в браки – вхожи. У вас: и радости, и дети… славен дом, Все удовольствия, какие только можно, Берете от земли и вод – не в долг. У нас - монахов тоже есть источник, Иль малый сад, а может – тень дерев, Прохладный ветерок в жару, хлад ночи… И вы считаете – я роскошь возымел?.. А интересно. Если дать вам волю, То чем бы вы снабдили Божью рать? Нудите к совершенству нас все более… Спасибо! (что позволили дышать). Всех нас, необязавшихся служить Чем-либо людям, как благодарить-то? Когда вокруг привыкли дорожить Мiрским, а - не таинственным, что скрыто. Мы все, как в исправительном владеньи, Но Бог один. Один на всех закон. Как жаль, что звание Господнего творенья Не каждому созданию знакомо. И не тебе несчастному судить Мое худое в мiре обитанье. Мы – оба ратники! Но…как нам победить, Когда не видим ран опасных, крайне. Христу угодно, чтобы все спаслись, Совлекшись мертвой, ненавистной плоти. Одно из двух! Иль телу «быть – не быть», Либо душою жить в Господнем слове. 2 Как мрачен ты и бледен, юный друг. Живешь и ходишь, словно – доходяга. Не можешь слова выговорить вслух. Власы распущены, босой. И это – благо? Как черная хламида, твой хитон, Свисает с пояса, влачится по пятам. Неужто ради веры весь трезвон? Ты что, состарился? А может быть – устал?.. Печальный вид и эту показуху, Пускай похвалит кто-нибудь другой. По-твоему излишне быть за плугом? А, как же: подати, ремесла, дом родной? О пропитании родителей забота На первом месте ставиться всегда. А ты живешь, как будто собран опыт, И у тебя - седая борода. Сразило многих самолюбованье, Ошибок не давая распознать. Оно и ересь впустит не случайно. А если впустит- примется питать. Стань полководцем диких «легионов». Наметь им цель – обрыва крутизну. В крови при этом даже обагренный, Ты главного уйдешь – греховных смут. Душою чистому, как правило, приятней Все чище становиться каждый раз. Пороки, как ненужные приятели, Стремятся укреплять взаимосвязь. И если тело устремится к битве, То лучше способов по жизни не найти, Чем – пост, заботы, бдения, молитва. Любым подвижникам того не обойти. И мне приятно этим утвержденьем Монахов – лицемеров наказать. Обман пройдет, а тела утонченье Научит узкую тропу одолевать. ...................................................... Не должно клеветать на живущих чисто потому, что иные падают 1 О, род завистливый, язык свой пощади! Не все худы, не все и добровольны. Средь целомудренных, чьи помыслы чисты, Худой – не укоризна всех огульная. И, если дева не вступила в брак, То, как не быть с мужчинами ей в доме? Живут же просто – при своих мечтах О несравненно лучшей, Божьей доле. Природе надобно ведь тоже уступить. У каждого свое по жизни тело. Погибель не обходит и святых, А очернять, - к тому же, всех! Не дело. 2 Известна всем лукавого судьба… Быть ангелом, и так переродиться! Но величайшее падение тогда Не умалило Божии границы. Все так же безконечна благодать Для ангелов в небесном, Божьем мире. В мiру Иуде никогда не стать Укором для апостолов, что жили. А ты, завистливый, увидевши паденье, Торопишься всех чистых оскорблять. И справедливо ли худым перерожденьем Немногих, большинство оклеветать? 3 Нет совпадения в сердцах худых и добрых. Крушенье взлету – не уподобляй. Корабль вернувшийся сберег людей и опыт, А затонувший - погубил себя. Ты именуешь в жизни только падших, А я, напротив, преуспевших возношу. Каков ты сам, то для тебя и важно; А я погибели предел не выношу. Жизнь непристойная течет отдельным руслом. Ей с целомудрием никак не совпадать. И, как ворона, ищет только мусор – Для лебедя важна речная гладь. Не почитай всех скверными за то, Что встретил где-то одного худого. Признанье чистого – полезно и светло, А ненависть к порочному – бедово. ...................................................... Увещание к духовной жизни Скажи мне, друг, что для тебя желанней: Служанка, убирающая дом, Или – супруга, любящая крайне Тебя лишь?.. Впрочем, мысль моя не в том. Мы все, в действительности, узники у плоти; Но к худшему примешана искра, Частица Бога… та, что вечно против Земного и текущего всегда. И, что же лучше: удалиться ль тела И видеть его (только что, живым), Или, напротив, привязаться смело Душою с узами тягчайшими, увы?.. ...................................................... И в шутке должна быть степенность И седина нет – нет, да и пошутит; Но не сравнить её степенность с кривдой тех: Кто острием насмешек душу губит, Кто топит жизнь в злорадствии потех! В степенных шутках детская наивность, И седина, как свет Господних дней. Как важен смех, где радость поселилась, И, как – лукав, где правит лицедей. ...................................................... На притчи Христовы четырех евангелистов Охвачен страхом я, осознавая, Что основанье жизни положил, Возможно на песке, не укрепляя Того фундамента, который нужен был. Да не разрушиться бы мне от тех ветров Учений ложных, коим бес хозяин. Да не подмоют реки берегов, Где страсти сердце многих заполняют! Боюсь, подобно семени, и я Паду в сухую и бес-«плодную» равнину; Не сделай, Господи, добычей птиц меня. Не дай прозябнуть в воздухе пустынном. Когда ударят знойные лучи, Пленят по жизни легкие напасти, Не дай мне, Боже, скорбное влачить В плену у терний, хвастающих властью. Боюсь, чтоб, сеющий драконьи семена, Неисправимый, впавший в зло завистник, Не засорил бы ум мой в пору сна, Чтобы – худому с добрым встать по жизни. Не в каждом – опыт, этот тайный ход, Спасающий благое от пороков. Добра и зла – сердечный переплет Не терпит исправительных уроков. И, где сорняк вплетается в колосья, Его не так-то просто удалить. Прозябших вместе, не раздернуть после. Но как исправить, чтоб не погубить? Однако, - не устану восхвалять Горчичное, пробившееся семя. Едва заметное, оно способно стать Приютом птиц, когда приходит время. Всех драгоценней знатная душа. О, если бы проникнуться любовью! И, лишь тебя, жемчужина, стяжать Взамен всего, что мiр кладет в основе. И стать великим из числа купцов, Все продав до последнего хитона, Приобрести единственное - то, Что безконечно ценно и духовно. Мiр был и будет вовлечен во мрежу, И из глубин житейских, горьких вод Пусть буду пойман я, но – не отвержен Ловцами человеков для Него. Взойти бы в чудный, Божий виноградник, Встречая утро раннее в цветах; И, рук не покладая, труд воздать бы Гораздый, чем в чужих, земных садах. И наравне с последними, кто взят Им На этот славный и почетный труд, Принять награду, славу, кои вряд ли Поймет мiрской завистливый осуд. Всевышний ценит устремление трудиться. Для всех открыты райские сады. Чему завидовать, когда все в равных лицах: На труд согласный иль трудящийся, как ты? О винограднике заботу проявляя, Отец сынов своих работать посылал. Сначала старшему он отдал приказанье, Тот не исполнил, хоть и – обещал. А младший сын, напротив, отказался, Однако же исполнил все точь-в-точь. Отцу приятен сын, что отозвался. И дело младшего ему по нраву очень. О, если б лучшему в обоих воплотиться!.. Но те, что уготованы огню, Убьют наследника, чтоб вовсе не делиться, Порадовав при этом сатану. Вот брачный пир, который учреждает Отец, о лучшем сыне веселясь. я был бы безконечно благодарен, Имея место там, где в духе связь. Но тот, кто к этому веселью равнодушен, Сославшись на домашние дела, И пиру брачному уже не будет нужен, Ему куда приятней два вола. И страшно, если одного меня Исторгнут из пирующей среды, Найдя одежды скверными, весьма, Когда кругом друзья мои чисты. Когда же десять бодрствующих дев Предстанут в ожиданьи жениха, Да не поставь меня, мой Бог, в ограде тех, Что не зажгли светильники в руках. Не оказаться бы в юродивом числе С отягощенными и сонными очами, С блуждающим умом во тьме ночей, У запертых дверей позор встречая. И души чистые во славе дерзновенной Сочтут за стыд со мною находиться. Не дай мне, Господи, остаться неудел. Как тяжко уз любви Твоей лишиться! Когда не хватит драгоценных капель Елея – тайных, светоносных жил; И слово твердое, как жито, кое спрятал, Уже – не станет трапезой души. И всякий нерадивый гнев познает. Страшусь и я попасть в число иуд. Приход Владыки страшен и внезапен. Лишь ожидающий заслужит похвалу. И в грозный день Господнего суда, Когда отделят жито от мякины, Когда овец с козлами разлучат, Дай, Боже, быть в кругу благочестивом. И если есть во мне какой светильник, То пусть несет благопристойный свет. Один Господь во мне иное видит, Всевышним оком назирая всех. Вот так бы мне, и более всего Любить Создателя и все, что Он дарует: И доброе, и горькое Его Прекрасно нас в душе преобразует. Но, выходя из под Твоей опеки, Оставив за спиной великий град, Как обойти разбойные набеги? Как не погибнуть, если рядом – ад? И, если жизненного духа я лишусь – Одна надежда скрыться от лукавства, Что множеством врагов уже – сочтусь, Как не способный ни к чему для царства. О, Царь Христос, не отнимай живот! Дай сил и времени для будущего плода. Поверь смоковнице, которая растет Без всякой пользы ныне для кого-то. Прими, как воротившегося в дом, Погибшего в конец, бродягу-сына; Как ту овцу, отбившуюся в гром, Как драхму, в пыль потерянную было. Царь добр ко мне и - к немощам моим. Как я могу воздать немилосердьем? Неужто истязателем других, Подобных мне рабов, войду неверным. Тому не быть! Дай, Бог, благоразумья. Не то что – бить, а снизойти к долгам, И облегчить их тяготу земную. Когда-нибудь нуждаться буду сам. И здесь, и в жизни будущей – хотел бы я Лазарем убогим пребывать. Другой - бес-«честный», молящийся телу, За гробом будет в пламени рыдать. Не пожелаю быть высоковыйным. Пусть фарисей гордыню понесет. Я тот мытарь, что плачет в этой жизни, И милосердье Божее зовет. И, если нищую, несчастную вдовицу Оставлю с горем у ворот моих, Не дав ни хлеба, ни воды напиться, То пусть и сам познаю этот миг. Воздастся – если страждущему дам Не хлеб желанный или вкусной рыбы, А камень иль змею, что воспитал От злого, «добродушием» прикрытой. И, если кладовые опечатав, О новых житницах посмею возмечтать, Да истребит надежду без пощады Та ночь, где грёзам смертное видать. Мы все носители Господней благодати. Всевышний поровну дар слова разделил. К его, естественному всеми обладанью Талантом наделенные вели. И я не пожелаю, чтоб даренный, Талант от Бога – близ земных утех, Остался в дело не употребленным И – стал позором славного во мне. ...................................................... Определения, слегка начертанные 1 Бог сущность, первоматрица созданий. С Ним доброта первейшая над нами. 2 Мир – сопряжение движенья и ума. В вещах разнящихся природа такова. 3 Природа ангела не знает вещества. Он – первое созданье Божества. 4 Инакое денница изобрел – В начало тьмы безобразной вошел. 5 Уклон от первозданной красоты, И ангел стал у демонской черты. 6 Основа образов у Бога – вещество. Вторая тварь – с дыханием Его. 7 Вид вещества вселенной и земли – По Богу красоту свою вели. 8 Предел взаимный для движенья и ума – Загадка неба и посмертного суда. 9 Круговорот огня вселенной прост – Бог у истоков, созданных Им, звезд. 10 Свет двояк - внутри и вне, В душе - разумное и звезд воспламененье. И тьма двояка, как – отсутствие Двоякого живого озаренья. 11 За частоколом времени – душа и человек, Хотя таинственно свободен Божий век. 12 Время – стержень нашего владенья, Мера солнца и предел движенья. 13 Земля есть вещества отвердеванье, Шатром небес, окутанное «зданье». 14 Огонь одно имеет естество – Гореть и устремляться в Божество. 15 Вода текучее от века вещество, С землею единящее родство. 16 Всепроникаемый, вдыхаемый поток – Дух воздаяния, не терпящий пустот. 17 Я – человек! По духу и по крови – Таинственное, Божее подобье. 18 Знак вещества имеет наше тело, Живого протяженная дебелость. 19 Любое тело – плод стихии, страсти; Первоначальной и неотделимой части. 20 Душа – природа жизни и движенья, Ума и разума во мне сорастворенье. 21 Жизнь есть – души и тела сопряженье. Равно как смерть, напротив, - разлученье. 22 Ум – это внутреннее зренье без границ. Его дела – у мысленных позиций. 23 Наш разум – разыскание печатей Ума, чтоб гласу их предати. 24 Ощупь – ощущения крепят Внешняго принятие в себя. 25 Отпечатления ума сбирают память. Под спудом дел забвение грядет. И суетой печати накрывает, Хотя воспоминание живет. 26 Оправданным должно придти хотенье – От наклонения и принципа ума. Что – в нашей власти, то и без сомненья. Всего иного хочет сатана. 27 Не каждому свобода по плечу – Свое движение, свой путь – куда хочу! 28 Сие движение: усильное, внапряг – Зовется рвением на жизненных путях. 29 Непроизвольность – факт необратим, Попранью воли оное сродни. 30 Предметов различение хранит Суждение о свойственном для них. 31 Прекрасное иль злое пожеланье Есть вожделение в начале испытанья. 32 Без всякого контроля – вожделенье, Любовью воспаленное движенье. 33 Вскипанье сердца без предупрежденья – Обычное, мiрское раздраженье. 34 Тогда как долго раздраженье не стихает, То оный фактор гневом называют. 35 Тот человек, который помнит зло, И – зло замыслит в силу раздраженья, Пока не знает, что «гнездо» свило Памятозлобие в его сердцебиении. 36 От терпеливости, крушащей зло на части, Уменье переваривать напасти. 37 Обыкновенно, древние мужи Безгневье звали кротостью души – Спокойствие выдерживать обиду, Живя порой в гонении постыдном. 38 Привычку к доброму – считай за добродетель, К худому навык, как болезнь отметим. 39 Все доброе внутри тебя – дар Божий, Худое все – изобретение твое уж. 40 Из соразмерности во всем и красота, А - гнусность, если рушится она. 41 Есть мужество, то и в беде ты тверд, Но смелость в дерзости ошибочна всегда. Где сжалось сердце робостью… вот. Вот! Где смелость и отвага всем нужна. 42 Не поддаваться удовольствиям - и есть То целомудрие, хранящее нас в мIре; А к удовольствиям стремленье наше здесь Распутством называют и безстыдьем. 43 Не домогаться большего иметь – В быту отмечу фактом – справедливость. Пределы равенства – отлаженная сеть, В несправедливом снасть не зацепилась. 44 Где опыт жизненный в главенстве над раздумьем, В делах своих речем благоразумьем. 45 Отмечу мудрость не от книг и слов, А созерцаньем Сущего во всем. 46 Простой душе, как навык в Божьем плоде, Недеяние зла, противного природе. 47 Деление души – коварство нрава. О, двоедушие, бесовская отрава! 48 Желанье удовольствие вершить Имеет качество разнеженной души. 49 Скорбь – ржавчина, подобная грызенью, Сердцам назначенное бесами смущенье. 50 Круженье в сердце ведает забота, Суть бес-«покойства» – пик её «работы». 51 О том, что делать надо, есть сужденье; В противном случае столкнемся с рассужденьем. 52 Когда определения ума в одном сошлись, Они решением разумным назвались. 53 Почту бес-«печностью» решительный исход, Когда определения ума идут не в счет. 54 Людская зависть это сокрушенье О благе ближних в плане восхожденья. 55 Как часто нам злоречие вредит. А зависть – зло ещё усугубит. 56 Но страсть похвальная на сердце все же есть – Упреки к тем, кто уподобен бестьям. 57 Где страх сжимает сердце У рубежей позора, Там стыд во всем, как средство Сигнальное от вора. 58 Презрение стыда – к худому пристань. Бес – СЫТ! – там предоставленным бес-«стыдством». 59 Суждение о стойкости в ученьи, - В гостях у прилежанья с нераденьем. 60 Где леность в нас и неподвижность, Во всем потеря совершилась. 61 То скорбью ревность в сердце предстает, То устремляется по жизни подражаньем. К любимому предмету свой расчет. Мы сами нежность насыщаем втайне. 62 Надменьем называю хвастовство. Кичливый явно сердцем пламенеет. В основе – легкомыслие его, Понять которое он так и не сумеет. 63 Блеснуть собой во всем перед другими – Удел, основа жизни гордеца, А спесь повсюду ходит за такими, И самоуслаждает их сердца. 64 Смиренномудрый и не мыслит о наградах, Хотя бы их и честно заслужил. «Смиренномудрие» притворного уклада Всегда – насмешка, где б монах ни жил. 65 Когда, не сожалея о деньгах, Их просто так кому-то подают, - Такое качество на жизненных путях, В оправе слова щедростью зовут. 66 Две составляющих в характере от денег: Их пожирание и бережливость суть. Одни – в основе расточительных «владений», Другие в вечной скупости живут. 67 Блистательность в делах рождает пышность, А щепетильность в маловажном разрешилась. 68 Великодушен тот, кто переносит Все в этой жизни с доброю душой. Знак малодушия свою печать наносит – Неудовольствием и тенью небольшой. 69 Заслуженная честь имеет меру. Любой триумф не длится без конца. А суетность, тщеславие – поверь мне, Желают славы только их «отца». 70 Дурная слава или добрая пристала – Зависит полностью от мнения людей. Какие представления впитало Сердечное, таков и ум везде. 71 Обида – есть поступок не пристойный, Все неприязненное в людях – суть её. Стыдит злоречием своим тебя огульно Один из ближних, обвиняя горячо. Вот – обвинение разряда личных жалоб, Вот – порицанье друга, как упрек. Одно – в суде и тяготой прижало. Другое – назидательный урок. И если жалоба о ком несправедлива, То – делается ложью, клеветой, А если тайно преподносится, трусливо, То ябедой приходит на постой. Но есть упрек и вовсе безотчетный, Который называется хулой. Злой на язык ругается несчетно И против всех готов идти войной. 72 Нередко мы развязанность в беседе, Как обходительность в общении зовем; А ловкость в обращении со всеми Не то же ли, - но, двигаясь при всем? 73 Как важно слово, сказанное кстати! Кабы не глупость – выскочкою ради… 74 Какою судорогой вдруг свело лицо? Откуда это трепетанье сердца? Обычный смех, прибежище глупцов… Зато для бесов есть во что одеться. 75 Без меры выпиваемое – к пьянству Дорогу торит, а когда – предел, То опьянение ночует постоянно, И ты порочным и похмельным – овладен. 76 В мiру двояко выглядит убийство: Тут либо тело гибнет, либо – дух; И мы, как образ Божьего единства, Дисгармонируем себя и там, и тут. 77 Прелюбодейство, блуд – двояко тоже. Здесь хитит: либо тело, либо бес. Когда питаем чувства не по-Божьи, – Во блуд отлит и золотой телец. 78 Польза для души – приобретенье. Вред – лишение и Бога удаленье. 79 Жалость – сострадание к несчастью, Лучше милосердное участье. 80 Нрав – навык наш в делах определенных, Как красной нитью в поведеньи проведенный. 81 Образование – во образ облаченье, Где слово с делом ладят обученье. 82 Врачует слово совершенное и злых. Плохое губит – даже, кто мудры. 83 Под созерцаньем размышленья разумей Об умопредставляемом для тела. А деятельность – это действование, Соотносимое к тому, что надо делать. 84 Есть внутреннее качество у нас, Что навыком зовется в обиходе; Но лишь в произведении видна Суть действия его в земной природе. 85 Порядок действия, по опыту введенный, Зовут понятным навыком – искусство; А там, где он вовек не измененный, Зовется знанием, как истинным напутством. 86 Концом зову, что действует само, Не вследствие конкретного чего-то. Ломают копья ради одного, Чтоб цель узнать конечного итога. 87 Проси разумно, что – необходимо. В молитве – просьба лучшего всегда. Обет – обещанное, жертвою даримо, Чтобы умилостивить, Богу честь воздав! 88 Хвала Всевышнему всегда благословенна. Есть похвала, но выше этой нет. Где словом добрым от людей повеяло В твой адрес, значит в душах свет. 89 Давид хвалу в псалом преобразил. Она в нем слаженно и мерно зазвучала. Запело слово и хвалебный гимн Ко Господу еще нужнее стал нам. 90 Когда, как в зеркале, деянья отражают, То факт нелживости присутствует при том; Но если о действительном лукавят, То ложь в умах находит свой притон. 91 Суть словопрения – глаголить вопреки. Как худшей жизни этого беги. 92 Любое уверение – есть клятва. Господь свидетель всякого табу. Лишь только соблюдение в чем клялся И будет верностью обету твоему. 93 Кто набожен, тот склонен почитать И демонов, что в мiре «обитают». Совсем иная благочестных стать – Монах близ Троицы главу свою склоняет. 94 Непочитанье соестествия Творца Сопоставимо с Бога униженьем. Ты, либо в сердце с Троицей всегда, А – нет, то по-любому с отреченьем. 95 Двоякой выглядит и принятая вера: Одна – по слову убедительности в нас, Другая – по готовому примеру, Какого-то согласия для масс. 96 Где Слово и начальник, и глагол, Там правильная вера до сих пор. 97 Общение по жизни с разлученным Надеждой в нашем сердце наречено, А прекращение подобного общенья – Зовем отчаяньем, минующим забвенье. 98 Единодушие (фактически) – любовь! Душа всецело – в поисках родства. Смысл обожения – таинственного кров, Где Бог любим, где с Ним стучат сердца. 99 Когда к чему-то мыслишь отвращенье, - Знай! Это ненависть в сердечное стучит. Ещё немного и рождается решенье – Враждебное в мiрское воплотить. 100 Скрывает горечь в лицемерных сатана, Хотя она и так в глазах видна. 101 Любите ближнего! И в этом Богу честь. Служите нищему! И Сын был нищим здесь. 102 Кто странником себя осознает, Тот страннолюбием - и дышит, и живет. 103 Смятений нет и вожделенный мир В душе своей и на сердце храним. 104 Когда в мiру раздор и разность мыслей, Враждой враждой сие боренье назову; Когда ж война вражду еще возвысит, То зло они ваяют на ходу. 105 Общение с Создателем живых – Есть чистота и светлое у всiх. 106 Любую скверну почитай, как грех, Который скверным был из века в век. 107 Упавший в грязь, трясет свои одежды И омывается от всяких нечистот. Неужто внутреннюю худость без надежды На очищение, душой кто понесет?.. 108 Двух тел законный праведный союз – От бракосочетающихся уз. 109 Девство в жизни – подвиг самых смелых, - Постоянное исшествие из тела. 110 Единственно для Бога в этом мiре Живет, спасаясь, истинный монах. А монастырь – лишь учреждает в силе, Прописывая цельное в умах. 111 Не допускают: ни природа, ни закон От доброго к греховному уклон. 112 Закон Судом мой путь определяет, А - заповедь, что Бог повелевает. 113 Худой поступок – это преступленье, При существующем законе, что нам дан; А беззаконье в мiре - разумею, Как жизнь вне подчинении судам. 114 Закон под номером «один» - есть иудейство, Второй же таинство страдания хранит. Один язычников бичует повсеместно, Другой гадания во Истине крушит. 115 Вочеловечение – Божье воплощенье, Есть новое создание меня. Рожденье в духе – символ единенья. Мои страдания Бог пролил на Себя. 116 Родившись от жены, но в чреве Девы, Господь тем к Еве милость проявил И жизнь Свою у безсупружных встретил. От Безсупружного навечно в мiр входил. 117 И перепись в то время – не случайна, Как факт вписания имен, что не убрать. И пеленами тело облачали, Чтоб наготе Адама не бывать. 118 Младенцев избиение коснулось, Лишь тех, кому Создатель попустил. Звезда идущая язычников вернула В ограду Церкви с гиблого пути. 119 Христово, благодатное крещенье, Где Дух свидетельствует Божее родство, - Там было, есть и будет очищенье Всех вод, в которых смысл и естество. 120 Непробиваемым доспехом ныне – пост, Когда примером истинный Христос. 121 Бог хитрость нужную в борьбе употребил. Сын искушенный, многих научил. 122 Венец терновый, красный цвет порфиры, Как триумф нового неведомого Рима; - Отнятие державы у врага В борьбе открытой, в сердце без греха. 123 Победным знаменем над грешным мiром – крест, Как символ жизни, древо Бог понес. 124 И гвозди – в исполнении значенья – Моих грехов позорных пригвозденье. 125 Ведет с Голгофы, а - не вдруг, Значенье распростертых рук. 126 И плод вкушения Адама Достоин желчи – пищи срама. 127 Погибель и исправа Отмечены Голгофой: С Христом – разбойник справа, А слева – нехристь злобный. 128 Спустившаяся тьма – В шестом часу, с грозою, Как плач и слезы – нам О Том, Кто не греховен. 129 Не только плиты, скальный грунт – Дробит Господь землетрясеньем, Значение Голгофы тут И для сердец – в окамененьи. 130 Воскресших из гробов, Вернувшихся в свой град – В значении Судов И – входа в Горний Сад. 131 Кровь и вода, пролившись в единеньи, При прободении ребра Христа копьём, Дают понять двоякое крещенье: В купели и в страдании мiрском. 132 Все Иисусово целит и возрождает: Христос воскрес и я освобожден, И мертвость Господа в нас мертвость истребляет, Его восшествием и я во град введен. 133 Собранье богопочитателей – народ! Он только в этом качестве живет. 134 Святое место таинств – Божий храм, Для очищения души народа дан. 135 Дар Всевышнему от смертных – Очистительные жертвы. 136 Трапеза Богоприимная – Хранимое, в чистом даримое. 137 Священство по Божьему мыслит. Наш свет от святого зависит. 138 Неизглаголанная Божья честь – Есть таинство для грешных здесь. 139 Божественное Духа подаянье – Зову в нас благодатным дарованьем. 140 Пророчество, суть проповедь, мгновенно – О безконечном в нас и сокровенном. 141 Евангелие – проповедь Царя Об истинном спасеньи жития. 142 И проповедь Царя не без содействия. Апостольство сплотило верных вместе. 143 Преподаваемое юным оглашенье – Есть ведение слова во значеньи. 144 Покаянье даст уму Обращенью к лучшему. 145 Божье заклинанье – Демонов изгнанье. 146 Купель – есть печатленье В нас нового рожденья. 147 Страданья Божии и воплощенья В просфорах заключаем для общенья. 148 Знамение – есть чудо из событий; Там, где обыденное не способно мыслить. 149 Присутствие Духа с учениками Отметилось огненными языками. 150 Человек душевный, Как – несовершенный. 151 Что такое - плотский?.. Ко страстям охотский. 152 Лик духовный - С Духом кровный. 153 Наполненный смертельным, гиблым ядом – Есть человек во многом многомочный, Зверь, бес-подобной лютости из ада, Антихрист, рвущийся в сердца из вечной ночи! 154 Отступник нам внушает отступленье, Как, рассекающее Господа, «ученье». 155 «Живет», господствуя поныне, Зло-отступленье сатаны. 156 После него Христос опять приидет Во славе Отчей, с телом, чтобы – видели Его богоубийцы, слуги тьмы, Последняя «когорта» сатаны. 157 После всего наступит Воскресенье, Где тело снова сплавится с душой, Потом – Финал и мiра разрушенье. Вернув все лучшее, ворвутся Суд и Боль. 158 Когда к закону жизнь ведут, Отвечу! Что такое суд… Он есть у каждого внутри – На совесть только посмотри! 159 Легка ли совесть, - тяжела; А судит первою – она! 160 Не в каждом есть сие блаженство – Та бодрость жизни в мiре тесном. 161 Раскрываю знание! Что такое Царство?.. Бога созерцание, Ангельское братство. С Ними – песнопение, Богу славословие. Чуждость отпадения – Главное условие. 162 А для самых злых уготовленье – Тьма! Срезающая жизненных основ. Полное от Бога отпаденье, Жалкий кратковременный покров. 163 О, потребляющий вещественную страсть! То – червь и огнь держат в мiре власть. 164 Для Бога нет, что невозможно справить. Все в мiре лучшее Создатель наш питает. 165 Судьба и промысел не означают случай, Где все само собой «идет» и «учит». 166 Господний промысел – кормило, вал ведущий, Которым Бог дает движенье сущему. 167 Судьба – есть цепь Его предначертаний. Мы – цель Божественных, таинственных заданий… ...................................................... Надгробия Кесарию 1 Останется немилостив сей гроб, Принявший младшего в семействе знаменитом. Им взят Кесарий наш. Кто даст ответ? За что?.. Ведь это мука для его родителей. Какая справедливость в смерти той? Ужели гроб в скорбях людских повинен?.. Да, просто, зависть ненавидит то, Что юноша премудрей старцев ныне. 2 Гордись, Григорий, сыном своим младшим! Который знанием, трудом и красотой Превосходил и умудренных даже. Не каждый дружбой царской удостоен. Но смерть неумолима, самовластна. Будь терпеливым – говорит нам гроб. Какой великою отцу досталась слава! Каким богатством – в памяти добро! 3 Ведь это мы созрели для могилы. Для нашего надгробья камень тот. Но он последнему достался из семьи, Кесарию! И горе – велико! Для нашей старости трудились камнетесы. Лежит гранитный памятник живых. Прости, Кесарий, горестные слезы. Прими спешащих умереть родных. 4 Этот камень, легший на могилу, Прочили родители себе. Кто же знал, что он доставит сыну Горькую усладу и предел? Чаяли иного и желали – Божьего участия и благ, А ушел из жизни их Кесарий, Долю смертную безвременно забрав. 5 Старость, моя старость! Что ж ты медлишь, Допуская к смерти молодежь? Сын любезнейший, Кесарий - из последних Отчее надгробие понес. О, Царь смертных! По каким законам Ты сие таинственное внес? Для одних жизнь долга и покойна, А другому - в не смертный крест. 6 Из всех разложенных, фамильных достояний, Кесарий, сын! Как мог ты предпочесть – Лишь скорбный дар – седой могильный камень, Который мы должны – родители понесть? Как жить нам - престарелым ныне, О, безконечным ставший, краткий век?!.. Так захотела зависть, коль беды нет, То вот вам горе – хуже, чем во тьме. 7 Кесарий, ты крылатым словом Объял всю мудрость тонкого ума. Какое множество наук тебе знакомо, Неведомое множеству из нас. В логическом искусстве дар имея, Ты и наукой врачевания владел. Увы! теперь бесценные владенья Нам прахом возвращаются взамен. 8 Ты все оставил близким и с родными, Прославившийся мудростью, Кесарий! И вместо многого избрал могилу ныне. Тесней обители – уже не предоставить. Ни геометрия, ни звезды, коих ты Знал положение в Божественной вселенной, Ни врачевание – не отвели плиты, Которой смерть накрыла прах священный. 9 Прекрасен в мiре, славен, именит! Таким ты был, мой младший брат Кесарий. Во всякой мудрости, какую - ни возьми, Никто твою прилюдно не оспаривал. Мы отпустили из отечества, царю Первейшего врача, каких не снилось. И вот, увы! – пред прахом говорю, - Единственным, что к дому воротилось. 10 Как неожиданно нас смерть подстерегает. Ты страх землетрясений избежал… О, мудростью украшенный, Кесарий! Ты целомудрием и юностью дышал. Какой чужбина горькой оказалась! Разбила все жестокая болезнь. В твое отсутствие и города не стало. Теперь есть город, но тебя в нем несть. 11 И этот гроб отныне заключают. Нет сына лучшего у матери с отцом. Богобоязненная Нонна – зов печали… Григорий со слезами и с крестом… Нет более жилища дару слова, И высота!.. осталась при дворцах, И жизнь, как молния, что землю осияла, Угасла, но горит огонь в сердцах. 12 В печали царский двор – Кесарий умер. Уныли духом капподокиняне. Погибло все прекрасное, где – ум, И погрузились речи в сонм молчанья… 13 О брате, превосходнейшем Кесари Не остывает памятная скорбь. Прочти, что пишет в мiр рука писателя. Прими, как проповедь, несущую благое. Мы – смертны! Все живое – кратко. Вот и Кесарий к Богу отлетел… Как роза дивная – из терний всеохватных, Как та роса с растительного тела. ...................................................... Горгонии 1 Здесь дочь любезная Григория и Нонны Нашла последнее себе упокоенье. Небесной жизни таинницы лоно – Горгонии прискорбное владенье. 2 Здесь только прах блаженнейшей Горгонии, Все прочее давно с небесным в горнем. 3 Богатство мiра, плоть свою и кости – Все принесла Горгония Христу, Оставив лишь супруга одиноким, Но не надолго шла печаль к нему. И славного Алипия кончина – Не что иное, как скреплен союз. Блаженное супружество отныне Очищено в купели светлых душ. ...................................................... Отцу 1 Вкушая телом сон – глубокий, вечный – Здесь свой покой обрел столетний старец. Пройдя пределы жизни человеческой, Душа взлетела, чтобы Бога славить. Он сорок лет нес службу на престоле, Христовым духом пламенно горел. Сладкоречивый, кроткий наш Григорий, Как ты прекрасно Троицу воспел! 2 Великий Бог призвал меня к Себе, Привив – в мiру, как дикую маслину; И не последним из числа овец В Христовом стаде милостно продвинул. От богомудрого ребра сей дар пришел. Блаженна старость, коль супруги вместе. Вот и наследник Богу посвящен. Не сетуйте по мне, ведь я был смертен. 3 Не каждому Господь благоволит – Быть таинником Божее внимающим. Здесь прах великого Григория лежит, Чей ум, вняв чистый глас, стал окормляющим. И некогда, стоявшему вдали, Коснулась благодать святого дома, Соделав пастырем великим на земли, А ныне – Троицей Пресветлою влекомым… 4 Близ Троицы пречистой он теперь, Отец Григорий – украшенье Храма. Как вестник истины прошел среди людей, Всегда защитник верного и правды. Во всем, стараясь превзойти отца, Да будем кротости Григория достойны. Лишь с ней блаженны старость и уста, Глаголящие тайные устои. 5 Здесь место моего упокоенья. Жизнь надвое поделена была. Я, получивший во Христе рожденье, Овцою блудной странствовал сперва. Потом стал пастырем овец, затем главенство Над пастырями церкви получил. Общенье смертных с Богом, как наследство, Григорию Григорий поручил. 6 Смерть в доброй старости к Григорию пришла. Счастливым умер он и многочадным, Архиереем сына воспитав. В надежном сохраняются печати. Чего же больше мне Григорию желать? Дал счастье многоплодный виноградник. Хотя и долго жизнь к нему вела, Мечтал ли я о столь большой награде… 7 Григорий добрым пастырем всем был, Ростившим в кротости Христу духовных чад. Прими меня земля теперь, как пыль. Я отошел, исполненный наград. Хотя мой род и не святого корня, Возглавил я христианскую семью. Дойдя предела, Божее исполнив, Душою ныне к вечному стою. 8 Доставил чудо, мiр покинувший, Григорий. Душа, душа! Прими дары небес: И благодать, и Духа светоч горний – Любимый сын, служа, теперь понес. 9 Мала жемчужина в семействе самоцветов, Но в драгоценной – царствует среде. Мал Вифлеем, но во Христе воспет он. Вот так и я – Григорий славен в мiре тем, Что получил прекраснейшую паству, Хоть малый, но достойнейший удел. Прими, любезный сын его, как царство, И для овец Христовых будь вождем. 10 Прими, мой сын, Григория наследство. В твоих руках теперь моя свирель. Играй на ней и не оставь главенства. Ты пастырь жизненных, спасительных дверей. Христолюбивой паствой управляя, В заботах к ней живое находи. А, главное, души не забывая, Созревшим в гроб отеческий сойди. 11 Нетварный свет предстал ученикам, Когда Христос благой преобразился. Коснулось чудо и Григорьева ума – Григорий сердцем с идольским простился. Бежал - от мрака мiра, заблуждений; Чтоб в жертвах истинных крепить Христов завет. Как предводитель, он и ныне с теми, С кем прожил жизнь, храня Господний свет. ...................................................... Матери, скончавшейся во святилище 1 Во всяком слове и во всяком деле Имела ты опору, мать моя! – Господний день, где не было потери, Был стержнем и надеждой жития. И всякий плачь ты чествовала плачем, Лишь в праздники - веселою была; Но и веселие, и скорби, обозначив, Вверяла храму, будто в нем жила. Во всяком месте помнят твои слезы. Крестом единым побеждались и они. Жертвоприемной Трапезе возложенной Ты никогда не ставила спины. Уста твои не знали сквернословья. В глубокой тайне строился успех. Ланиты нежные не наливались кровью, Чтобы родить безудержанный смех. О сокровенных умолчу трудах – Твое сердечное блаженно, как и – всё, О внешних подвигах наслышаны - и так. Ты даже миг последний в храме ждешь… 2 Изнемогли прекрасные колена, Сомкнула Нонна добрые уста. Почто без слез лицо ее блаженно? Другие плачут, опустив глаза. И трапеза сия уже не будет Иметь плодоношений ветви той, И непорочная нога ее не ступит В том месте храма с хладною плитой. Рукою трепетной уже не прикоснется Священник ее благостной главы. О, сироты и вдовы! Кто возьмется Вас опекать теперь пред судьями владык? Благоустроенное в браке суть и – девство, Все остается ближним и земному, И лишь согбенное, трудившееся тело До самой смерти в храме будет с Нонной… ...................................................... Стихотворения, в которых Григорий предсказывает жизнь свою 1 По-разному оценивают слово Хотя и не двусмысленно оно. От наполнения и признака духовного Нам счастье иль несчастие дано. Наш произвол - мерило безнадеги. В суде ли, в споре – значимей всего Речь мерная, врачующая скорби, Порой - забавна, но - без пустяков. А молодым – послужит и уроком, И услаждением разумного начал. Приятно наставление во многом, Коль делается кем не сгоряча. И слово мое – вам, родным по духу, Когда-то верным, а теперь чужим, И к вам, определившим себя мукам, Неправомыслящим, что выслушать пришли. Чем меньше слов, тем меньше помутненья Несовершенного, животного ума. Ко мне всегда с благим расположеньем – «лишь бы закрыл скорей свои уста». Вы – око бес-конечного эфира, На сколько может зрить Григорьев глаз, Жрецы порядка нового и мiра. Красоты суши и морей всегда при вас. Ты новосозданный в Христовой вере Рим, Воскресшее отечество героев. Град Константинов, одержащий мiр! Послушайте нелживого Григория. Который в долгой и бурлящей жизни, Где узнается «многая печаль», Понес немало трудностей, чтоб выйти, И самое правдивое вещать. Все на земле прекрасное ветшает, Лишь самой малостью напомнив о себе, Одно – гниет, другое обрушает; Был чернозём, а ныне – ил на дне. Где смыло землю дождевым потоком, Там только щебень, жаждою томим. Так и о людях говорят в итоге: В добре не жили, душу уморив… Лежит овраг дорогой в преисподнюю, Изрытый пропастями страшными, то – мы. Главенство градов, дух которых отнят, Всего в пол-шаге от кромешной тьмы. Сие глаголю пастве со слезами… Да, это мы, забывшие добро. Высокие престолы под ногами «Учителей», не знающих народ. Нам дан удел – питать людей прекрасным, Божественною пищей для души. О, председатели – толпа «народной власти»! Пришли голодными, голодные – ушли. Мы, как врачи, бездарные в округе – Опаснее, чем в гробах мертвецы. Пришли лечить болезненных, в недуге, А здравых заразили, подлецы! Мы – провожатые в горах, на козьих тропах, Которыми ни разу не прошли; Где самым правым было бы уроком, Остановиться, чтобы всех спасти. Возвышенное – ярче обличает, Худые нравы - более видны. И не решетка властных отделяет, А «чин» высокомерия иных. Но почему я все-таки решился Суровым словом это передать? Ведь – не люблю без ведомой причины Кого-то голословно обвинять. Выходит, что пришло такое время! Пусть это всякий слышит: и теперь, И в будущем, да будет не потерян Рассказ о жизни собственной моей. И коротко об этом – вряд ли скажешь. Хотелось бы терпения сейчас. Но – то, необходимое и важно, Чтоб злые не могли солгать о нас. Чтобы не дать окрепнуть лживым слухам, Где пострадавшим стряпают вину, Чтоб злоба с ложью, в ореоле худа Рассыпалась по слову моему. 2 Отец мой был прекрасным, добрым старцем. Жил просто – на виду у всех; И образцом для жизни оставался До Авроамовых, седых преклонных лет. Сан патриаршества не чуть его не портил. Простого нрава – были все дела. Жил добродетельно и – правдою исполнен. Не то, что ныне бытность создала. Хотя не сразу он в Христа поверил. В язычестве – довольно пребывал. Зато дальнейший подвиг был безмерен. Он пастырем над пастырями стал. В работе духа мать моя имела По жизни равновесный с ним талант. Её родители душой своей и телом Стяжали также благочестный взгляд. И дочь свою в подобном воспитали: Во внешнем - женщина пред нами, но внутри По нравам христианского состава Превосходила духом дочь мужчин. И похвальбы об этом, сокровенном Из уст её я в жизни не слыхал: Ни славолюбия… (скрывалось даже внешнее) Народ родителей повсюду обсуждал. Великий был у матери наставник – Руководил и твердость придавал, Господний Страх, Божественный посланник. Не всякий эту правду понимал. В своем дому она желала видеть Рожденье сына, благостное в том, Что по молитве к Богу радость придет. Ведь многим вожделенно счастье то. И сердце было в том неудержимо. Усердье матери не ведало границ; И, – что желала получить, неоспоримо, Уже, как дар Творцу, у ней хранится. Началом оного ей было в том виденье: Мой образ, имя – в ясности пред ней Представились и через должно время Родился я – в действительности сей. Хвала Всевышнему! Не стал без исполненья Обет, хранимый матерью моей. То – дар Господний, если я с рожденья Достоин, а коль нет, то грех на мне. Вот так я и вступил в живое царство. Стал с брением земного сопряжен, С составом тайного, сердечного мытарства, Что мной владеют, я же, сам – с трудом. Но радует одно, по крайней мере, В залог прекрасного дарована мне жизнь. И, в мiр вступая, я – уже изменник По отношенью к действиям чужим. Как жертва благородная, как агнец, Вступаю в жизнь, дарованный Ему; С пелен воспитанный в дому, как Божий странник, Я с уваженьем на родителей смотрю. Два образца всегда передо мною, И я, как в царстве новый Самуил, Приобретал, украшенный годами, Степенность старческую в званиях своих. Я возрастал, и дом мне был защитой От внешнего и суетного дня. Дух ждал бесед о Боге – из прочитанного. Умнейшие мужи входили к нам. Чтобы дождем живительным пролиться, И облака – в единстве видят смысл. Вот так же – словом, каждою страницей Мое усердие оттачивало мысль. 3 То – лишь начало. А вот, что – в дальнейшем?!.. Какой мне путь для слова предпочесть? Сокрыть ли чудеса Творца иль здесь же, Все побуждающее к ревности изречь. Бог так влечет людей обыкновенно, Чтобы спасительное в сердце укрепить. Молчать бы в этом случае полезно, Поскольку видимое ныне не родит. И сказанного суть – неблагодарно, И изреченное с кичливостью идет. Поэтому необходимое лишь – дам вам, А - остальное умный разберет. Еще мои ланиты пух не знали, Но мной владела пламенная страсть – Любовь к наукам, те, что мiр питали. Я их все жаждал с истиной связать. Чтоб не было ни в чем превозношенья У обучившихся поверхностным вещам; Чтоб я и сам во лживых поученьях Не мог запутаться, когда внимал речам. Где громкость - ширма для пустого слова, А «благозвучие» - враждебное несет. Я, попросту, не думал, что – окован, И – предстоит все знать наоборот! А в то школярное, безопытное время – Мы молоды, и пламенность, что в нас, Толкает к бес-(порядочным) стремленьям, И я – не исключение из масс. Как конь младой, наполненный отвагой, Я был готов пуститься сразу в путь; Не выбирая времени, без страха, В глаза опасности не думая взглянуть. И вот однажды, слушая лишь море, Не внял словам, познавших суть ветров; И безрассудно вверг себя в историю, Тельца осеннего - ноябрьских ветров. Нос корабля был устремлен в Элладу. Александрийское ученье – позади!.. Когда вдруг ветры, разорвав порядок. Близ Кипра наше судно разнесли. Морская бездна, небо и земля – Все было слито в непроглядный мрак; И молнии, обрывисто светя, Заглядывали в душу, сея страх! Как будто гром крушил: ветрило, снасти. Стена воды валилась без конца. И кормщик, потерявший силу власти, Глядел на руль, как – бешеного пса. Плач! Зов о помощи! Команды… Все подхватил безжалостнейший шторм И, волоча корабль, как бумажный, Напомнил истину – спасение с Христом. И все, кто был: начальники, матросы, Сопутники, владельцы корабля – Молились искренне, спасительно и слезно; Даже безбожники забыли слово - «я». Запасы продовольствия, воды – Все перетер в своих «ладонях» шторм. Корабль, как губку, среди волн седых Несло с людьми, намокшими, как корм. И оставалось - только умереть, Оставив голод, бурю и ветра; Но Бог надежен и не дал истлеть В глубинах горьких немощным телам. Он посылает скорое спасенье, Буквально, вырвав нас из смертных лап! Купцы из Финикии подоспели И полумертвых взяли на корабль. Их сильные, уверенные руки Внушили радость, но – на краткий миг, Поскольку наши штормовые Не кончились, и ветер не утих. В ревущем море еще много дней, Вертя над бездной, в злых водоворотах, Нас проносило – неизвестно где, Без всякого надеянья на что-то. Когда же все боялись гибели обычной – Я устрашался гибели души. Что в водах смертных – погибал, как личность, Обряд крещения, увы! не совершив. О смерти внутренней – безудержные слезы Я лил несчастный, распростершись ниц; Терзал одежду, повторяя: «Боже! Дай шанс к водам спасительным приплыть…» И все, кто был, прониклись состраданьем К моим мучениям, забыв себя в беде; И общий хор молитвенных воззваний Благочестивыми соделывал людей. Иисус Христос! Великий мой Спаситель Был и тогда, ныне – в «море» - мiр. От жизненных волнений Избавитель И от сердечных, внутренних обид. Когда утеряна последняя надежда – Ни острова скалистого, ни бухт; Когда пролиты в океан безбрежный Людские судьбы, как пустой продукт. Я вопию: «Ты – есть мое дыханье, Моя жизнеспособность, сила, свет! К Тебе, в котором страх и назиданье, И – врачество, полезное для всех!..» Когда всё тщетно, и – почти погибель, Не видно в небе путеводных звезд, Когда становятся ненужными открытья… Лишь Ты полезен, истинный Христос! И нет предела лишь Твоим деяньям, Твоим неповторимым чудесам. Ты море разделил и путь Израиля Полег, как посуху, к свободным берегам. Враг побеждался воздеяньем рук. Египт крушился карами Твоими. Вождям повиновение – не вдруг. Нет струн случайного у Господа в помине. Всё сопричастно с Ним – до мелочей. Душе – молитвы, а для тела – муки. Господь мой главный в сердце казначей, А значит я – в спасительной округе. «…я был Твоим, а ныне и – двукратно, Обетом матери очищенный, и вот… Прими, как моря дар, меня обратно – Чрезмерным страхом закаленного, зато. Прими, как дорогое достоянье. Теперь я знаю - для Кого мне жить. И, если не спасешь во мне дыханья, Служитель Твой погибнет, Соль души! Обуревается Твой верный ученик. Стряхни Свой сон или приди по водам, И прекрати опасность!..» В тот же миг Ветра затихли, выправив погоду. Опало море, руль освободился От бешеных ударов страшных волн. Корабль несся к пристани Эгинскоой. Благоговели все перед Христом. 4 Когда ступили радостно на землю, И бездна жуткая исчезла из под ног, - Приобретение молитвы было всеми Воспринято, как жизненный пролог! Потом - Афины и опять науки. Но, что есть первое - я тверже осознал. Теперь Страх Божий покрывал все муки, В какие б мiр меня ни пеленал. Пусть вам другие скажут: что учило, Какое первенство возросший предпочел. В собратствах нашу юность единило, Но каждый оставался при своем. Отважная стремительность в порывах Соседствовала с верою простой. И Сам Господь в сердечные пласты нам Влагал источник с жизненной струёй. Излишества – всегда в преизобильи И первенство «монтируют» свое. Но и в морях бывало, что струились Источники со сладким питием. И я не увлекался сердцем в буйство, А жизнь вел тихую, стараясь приобщить Друзей к борьбе с пороками злоструйства, Чтобы спасенным мiра уходить. Мне Бог и в этом слал богодеянье. И дружбой крепкою меня соединил С мудрейшим человеком… вы – узнали! То был Василий, сын Василия, среди учащихся. С ним жили, размышляли; И, если говорить не из хвальбы, То для Эллады мы достойно представляли Чету прославленного века и земли. Всё было общее у нас – одна душа. Обоих связывало, то, что плоть делила. Великий Бог единство отражал И к совершенному стремление продвинул. И столь высокой стала друг ко другу Доверенность, что мы в сердцах своих Все знали и ходили в этих узах: Любви и дружбы, как в одной крови. И здесь взаимная привязанность – не только Являла одинаковость во всем. В духовных чувствах и сердечных болях Мы были «близнецами» новых форм. Мне тридцать лет. Пришла пора отбыть В свое отечество, род жизни избирая. Давно пора науки применить. Мой ум был долго ими просвещаем. Но – навсегда уехать – оказалось Ещё труднее, словно подвиг ждал. Я знал, что в нас общественность нуждалось, Но, о привязанности не предполагал. …здесь и любовь, и слезы в три ручья. Какие там - напутственные речи?!.. Меня держали, невозможным находя Отъезд, который сердцем был намечен. И уступили только лишь Василию, Когда представил множество причин; И, сколько педагоги ни просили, Он возвращался, стойкость проявив. Когда я время это вспоминаю, То слезы снова катятся на глаза… Как я стою: смущаясь, уступая, - В кругу любви, сочувствуя друзьям. «Почтенные Афины не должны Тебя лишиться, – дружно говорили – Такие вырастить достойные плоды, Чтобы в глуши о них теперь забыли?!.. Все пальмы первенства в словесности тебе!» - Неслось вокруг, как знамя «приговора». Но дух отечества манил и звал к себе, Где вера сильная, где истинное слово. И только там прекраснейшим считал я – Любовью к мудрости свой подвиг посвятить. Туда влекла родительская старость, И я, почти тайком, решил отбыть. 5 Довольно показал я образцов - Ненужного, пустого красноречья. Болезнь духовная противится спецов, Хотя и ждет целительные встречи. Недуг людей, как должного уже, Беседы требовал о «тайном» и «разумном»; Но не к рукоплесканиям я шел, Не к восхищению толпы во храме шумном. Труды ученые, пред Господом повергнув, я выше любомудрия ничто Уже не ставил, укрепляя веру, Был только к важному отправиться готов. Я походил на тех, кто оставляли Свои поместья бедным пастухам; Кто, все накопленное золото, бросали Без всякого возврата в океан. Однако, если я и покорился Той воле, исходящей от друзей; Скажу о пользе, коя заострила Духовный опыт в будущей судьбе. Пути в науку торят упражненья, И к подвигам грядущим свой закал. К важнейшим таинствам намечены преддверья. Решимость мужественная – ключевой финал. Во внутреннем судилище собрав: Все помыслы, как преданных друзей, Я, как на воинском совете генерал, Искал, оценивал все лучшее везде. Победы ради, было решено – Все плотское низринуть в глубину; И мне все больше нравилось звено Ума, несокрушимого в ряду. Путей божественных, во множестве имея, я более приемлемый искал; Но в дебрях мiра крайняя идея Вела в круговорот добра и зла. И гладкий путь, когда касался дела, Оказывался худшим – (хуже нет)! В разумное вела душа, но - тело Не славилось оружием побед. Аналогичным будет состоянье, К примеру, странника, а может быть – купца, Который, путь удобный намечая, Вычеркивает гиблые места. И нищетолюбивая, но – Жизнь! Вот также мои думы посещала; И высочайшие подвижники пустынь, Являясь в мыслях, прочили начало. С другой же стороны: любовь к писаньям И духа свет – спешили возглавлять, Питая Божьим словом все познанья, Они в затворе не могли блистать. Монах–безмолвник противоположен. Полезный для себя – вооружен. Любой из нас смысл жизненный нашел бы, Когда бы помнил о своей душе. И мягкий нрав ввергается в волненье, Свалились бедствия и - «разум возмущен»; Сего минуют иноки, владея, Своим «составом» собранным умом. И, после многих дум и колебаний, я, наконец, желанья умирил, И выбрал тайное, незримое изгнанье. Монах в мiру иначе б и не жил. Мой путь пролег какой-то серединный, И крайность не сработала – никак. Полезным быть для общества и – иноком, Объединилось, словно в берегах. К тому же и важнейшая причина Предстала совокупной ко всему: Признательность к родителям моим. я был к почтенной старости в долгу. Мы в сей момент, обязанности трудной, Как никогда сопознаем Творца. Здесь честь по Боге чтут заглавной буквой, Готовясь к старости своей через Отца. Как говорят: что сеешь, то и жнешь, - Благочестивее не сыщешь угожденья; И если, старости родивших, не понес – К закату сам окажешься в презреньи. Забота та, сродни образованью, Урокам любомудрия в мiру. Представь, что всё для будущего рая. Беги от показушных, кои врут! 6 Не каждый в мiре действовать привык, В удел от Бога, получая честь. Посредством таинств, мы ведем слепых, Но всех достойнее монашеское здесь. И жизни сей не важно пребыванье: На кафедре, в больнице иль в тюрьме. Заглавность – это нрава обузданье. Важнейшее находится в тебе. Как я тогда далек был от всего, Особенно – от высших должностей. Вся жизнь моя текла в цветах стихов. Отец знал в точности всё тайное во мне. Видать Господь не зря мне дал понять Всю тяготу той страшной, «юной» бури. Дай, Боже, сил правдиво описать И не пропасть в губительнейшей суе. Любовь порой бывает и сильна. Вот и отец - из лучших побуждений – Решил в духовном звании меня, К моей же «пользе» удержать властейно. Как – ни печально! Да простит Господь… Но это было явным принужденьем. И восскорбев, не находя итог, Я кинулся за море, в стан ученья. Забыв: друзей, отечество и род, Бежал, как вол от слепня-кровопийцы; Надеясь - там, за гранью синих вод, - Найти целительство от горя, как в больнице. Надеясь в друге, Богом просветленном, Утишить, сердца раненого, скорбь; Я сблизился с премного умудренным Василием в Александрии, вскоре. Меж тем, согбенный старостью отец, По доброте своей, все звал меня обратно. Гнев мог притечь к духовной простоте. Сын возвращался, устрашаясь клятвы. Совсем немного времени прошло И новое объяло треволненье. На сколько злее может править зло. Как ты силен, бесина, в озлобленьи. Мой брат Кесарий, занимавший должность Высокую - при царственном дворе, Вдруг умирает в казначействе ложном… О, зависть! Ты ли в нас не грех?!.. И на имущество умершего бросалась Чреда «наследников», как туча воронья. Дуб падает… и, кто не запасал бы На дармовщину ладные дрова? Но о себе скажу – я не боялся Стечения невыполненных «дел». Свободной птице нет труда - подняться. Я знал – кто этим мiром овладел. Но, как отца прекрасного оставишь? Теперь – мне! доброе и худшее нести. И, если не именье разделяешь, То, как заботы дома обойти?.. Кто сделал шаг над пропастью однажды, И поскользнулся,… скрылся от удач. Не удержаться без опоры дважды. Чем далее – падение означенней. И глубина губительней, и – склоны. Вот так же я, отведывая зол, Толкаюсь: снова в бедствия, и снова, А те растут, любуясь на позор. 7 В то время, как отца уже не стало, Возлюбленнейший друг меня нашел; И на правах всегдашней дружбы старой Ещё мучительнее бремя произвел. Василий стал «преемником» отца, И то, что я, как должное терпел, Теперь в «узде» духовного лица, Выходит, дружбы ради, «захотел»? И скорбна, и вредна необходимость, Той кафедры, что грузом стала мне. Желанье – друга верного продвинуть, Как можно - обвинить в недоброте? Да и кого винить, коль сам греховен? Мне ль упрекать «содружеский» престол, Который другу не дает покоя, Теперь – меня обласкивать готов. О! если бы какой-нибудь судья – С благими мыслями и,- знающий нас очень, Вдруг удержал бы (властного) тебя И ты б меня в такую даль не бросил. Да сгинет всякий дружеский закон, Основу получивший в этом мiре, Где уважение к друзьям у дружбы той, Увы! не обозначены впомине. Вчера мы львами были! А теперь… Я обезьяной стал, и ты - не тот уж лев. Мiр дал тебе достаточно друзей, Но.… Наша дружба вынесет ли плен? И не было бы слово горделивым, Пока ты не вознесся к облакам; - Пока все те, кто головы склонили, Не опустились бы совсем к твоим ногам. Но – стоп! – скажу волнуемому сердцу. Держи, коль – в силе, страстного коня! Пусть успокоенная речь прогонит беса И безопасною тропой ведет тебя. Не раз, мой друг, ты слышал от меня: «Настало время все переносить. Хотя бы худшие случались времена, В мiру, пока, придется мне пожить. Но, как родителей не станет уж на свете, Возможность полная представится тогда: Сложить дела в бездомной жизни этой, И стать свободным в Боге навсегда…» И ты слыхал, Василий, и хвалил – Души моей усталой рассужденье. А что в итоге?.. Ты с отцом моим Всё суетным епископством подменишь. Честнейший друг становится, как лжец, Насилие к душе употребив. Хотя – нелживейший считаешься и есть. О, доброта, не делай зла другим! Не приходи, читатель в бес - «покойство». Уйми сердечную, пылающую кровь! Всё наше внутреннее, общее расстройство – В неслышании ближнего с мольбой. И если бы враги всё перебрали, Чем можно славы истинной лишить; То – думаю, что вряд бы изощрялись, Чтобы иным мне душу погубить. Как должное от Бога всё приняв, я не дал темным силам разрушенья; То знает Понт и - вся Кесария: Григорий жаждет здесь не возвращенья! Кому добро оказывает пользу, Тому благодарить и вспоминать. Но: ни тогда Василию, ни позже – Увы! моих «восторгов» не узнать. Я занял кафедру, чтоб прекратилась брань Ненужная ни церкви, ни ему; Но, как насильем можно удержать Епископов, воюющих тому. И сам приход-то ничего не стоил На перекрестке, режущего тракт. Каппадокия! У навозных стойл «Налоги» собирала у бродяг. Для чужеземцев - с сердцем для страстей, Где пыль и слезы, «жаждущих добра», Среди орудий пыток и цепей Стоял в моих Сосимах бедный храм. Служил предметом спора сей престол Меж двух епископов, (спасибо, что без крови) В том – к разделению отечества вело, А на поборах всякий мiр устроен. Теперь скажите мне и – перед Богом! Что справедливей было бы принять: Удары бедствий при терпеньи многом Или, как в юности намечено, бежать? Идти, опасности мiрские презирая, Погрязнуть в тине, иль идти туда, Где можно старость успокоить, дух питая, И Господу достойное воздать. Рукой насильственной, гонимый из под крова, я нищий ныне – среди нищих масс, Что, даже разломить, не удостоен С пришельцем хлеба от своих «богатств». А все худое?.. это – в предостатке! В любом из городов того не счесть; И тернии находятся в «порядке», Вот только розы… их, увы! мне – несть. Одни лишь бедствия и ни одной из выгод! Кого великодушием поить?.. В другом, в чем хочешь, искренне подвигнусь, Но здесь! – удел премудрому служить. Афинами я в этом не продвинут, Науки «почерпнул» не глубоко. Здесь удивление Эллады не воспримут И достучаться в душу не легко. И, как! – научишь жить единой кровью, Питаться вместе, с одного стола? И как докажешь?.. Ум – один в обоих! И жизнь – одна!.. для Бога названа. И все, о чем мы сладостно мечтали, На землю брошено и втоптано во прах! Надежды давние разносятся ветрами И верность клятве только на словах. Куда бежать? В нехоженые земли?.. Где звери дикие… примите, мол, к себе! Хотя у них-то, думаю, не делят: Ни верность, ни достоинство в среде. И вот я вновь - беглец, сокрыт в горах, И предаюсь любимейшему делу. Сей жизни образ здесь не на устах. Как усладительно, где нет главенства телу! Но видно не решительным бойцом я воспитал себя во всетерпеньи. Забеспокоил мою душу гнев отцов, И я вернулся в дом для поученья. Он руки простирал и умолял На старость лет труды его облегчить. Да и кому бы старец передал, Давившее на немощные плечи. Просил, моей касаясь бороды, Побыть в дому немного напоследок: «Или моих проклятий хочешь ты?.. За непокорность, сын, могу отвергнуть! Послушайся того, кто по закону Владыко твой!.. так древо держит ветвь. Ужель предназначение Аарона Второстепенным видится тебе. Ни золота, ни роскоши прошу я, Ни пажити возделанной земли; «Не будь отшельником хотя б, пока живу я. Вот как - помру, тогда уж сам смотри». Когда я выслушал все это, то – скажу: Душе моей немного стало легче, Поскольку кафедру в Сосимах я сложу Теперь, тем более, как тяготу в прошедшем. Но как преставились родители мои – Не на добро остался я свободным, Мои мытарства только возросли… И здесь – в подробности мой труд в богоугодном. Епископства отца я не искал, И вновь бежал теперь же – в Селевкию. Храм девы Феклы для души мне стал Гораздо ближе кафедральных «скиний». Но: ни бежать друзей, ни убедить – я так и не сумел в глуши провинций, Считавших сан отца теперь моим И не желавших знать ни чьих «амбиций». Давно всё в прошлом, но слова мои Пусть прозвучат, как врачество от скорби, В укор врагам и в дар душой живым: «Не обижай! Терпи обиду многих!» 8 На небе лишь одно светило – солнце, И двух – природа не произвела; Но Рима – два сияют, как оконца: Держава новая и – древнего звена. Друг другу в красоте не уступая, Одним – и различались меж собой: Первопрестольный Рим, где свет воссиявает, А западный – с вечернею зарей. Один шел добрым и евангельским путем, Спасая запад православным словом; Другой был правошествен и ведом, Теперь, напротив, - в ересь упакован. Виной тому, исполненная зол. Град легкомыслия и смут – Александрия. Сама – безумная кипучесть от бесов, Вскормившая ум Ария от змия. И Троицу, что чли неразделимой, Безумный Арий ересью рассек; И мерзость запустения вселилась, Где неделимым был Господь для всех. А от чего же разными путями Мы разошлись в злосчастных городах?.. Любой закон в неверии – бес-правен! Коль нет Живого - и державе крах! Однако, семя с жизненным дыханьем Во граде гибнущем, хоть в малом, но - жило. То были души с чистыми сердцами. Их слово веры к Господу вело. К ним благодать живительного духа И послала меня, как в дом, что разделен. Там, где бес-печные, нахальные, без Слуха… Пастух не зря бывает приглашен. Известным в слове, в духе христианства – Меня народ давно воспринимал; Хотя я житель сельского пространства И подвиг свой в глуши обосновал. Но звали, все же, многие на помощь: Из клира духовенства и мiрян, К безводным душам с тающим истоком И зеленеющих пока до ариан. И, коль, не вскрыть колодец благочестья, Не дать светильникам питательный елей, - Говоруны безумные и ересь Простую веру сгубят до корней. Гнилые узы – смех! для крепких духом. Их паутина – призрачная сеть; Хотя и свяжет, верующих слухам, Но твердый ум лжецам не одолеть. Так, не по доброй воле, а – насильно Я увлечен другими в подвиг сей. Молва о сборище епископов носилась, Что – ими вводится во храмах лжеученье. «Ученье» рассекало срастворенье, в которое Бог-Слово здесь вступил. И то, что Сам не изменился – всё отвергло… О, Господи! Прости греховный мiр. Бог принял на Себя Сыновний образ, Всё человеческое: с разумом, с душой; И телу Его так же было больно… Вот, только без греха Рожденный шел. Ужель падем! И ересь арианства Всех легкомысленных безвременно пленит? Бог-Сын никем ещё не представлялся… «Великой тварью…» Господи, прости! Да, удалится всяк благочестивый Бес-честящего Господа «ученья»! Сын неделим от Бога и Марии Для верующих в благосрастворенье. Иначе поклоняться предстоит Нам двум богам, а проще – «никому»; Вот что бывает с теми, кто свои Сердца доверил грешному уму. Всего, что терпит плоть, Творец не мог бы Сам претерпеть, явившись на земле; Однако, приобщилось естество Всецелого в заветном Рождестве. Не, как пророк, дары от Бога взявший, Не богодухновенный кто – другой; Здесь в естестве: страдающем и падшем Сам Бог Своею сущностью приходит. Ведь не лучи мы хвалим за тепло, А – солнце, кое благо излучает; И Слово свет, хоть телом рождено, В разъединение от Бога не бывает. Два естества сливаются в одном: Безлетное и вжатое во время. Всесильное слабейшему дано. Един Отец! Едины Мать и Семя! 9 Я в град пришел. Он полнится волненьем. Как много бедствий взору предстает! И как дела наладить было с теми, Кто «многобожие» мое не признает? Не удивительно сие. Их так учили. Я ж – вместо Сущего Единого – вводил Троих богов.… О, ереси пучина! Лукавый знал - во что меня «рядил». Народ во тьме не примет и ученья. Чему сподобился – как часто говорят, - То и несешь.… А здесь, без благочестья – Единство Троицы, увы! не преподать. Разбитый ум не может Единицу Троичного представить, осознав; И Троицу воспринять единично Мешают бездуховные глаза. Такой народ – в плену у самомненья, Явив защиту пастырям-«волкам», Ни с коим не смирится пораженьем, Покуда не одержит верха сам. Ума не хватит? А на что – каменья?.. Цель рядом, в центре – только бы попасть. Избави, Господи, в мiру от «угощенья». Не дай в убийцах овцам сим пропасть. И вот меня представили убийцей… Смотрела власть – надменно, свысока. И указала стаду, что - не злиться, А должно выслушать Христа ученика, Который мыслит, скажем, не зловредно… Да, славен Бог, что в слове защитил! Я вспомнил отданных зверюгам на аренах, И – юношей в пылающей печи. Захочет Бог и «дом» Его молитвы Воздвигнется и чреве у кита. Господь немало спас благочестивых. Прославит среди чуждых и меня. Любому делу шествует начало. Обретши паству, обнаружил я В ней склонность к пастырям Мелетию и «Павлу». Не зря гнездились распри в тех краях. Ужасно ревнование! коль Имя, Нас Спасшего, в забвении почти! Зато архиепископы благими, И чуть ли ни богами, на пути. И я спросил: «Они ли воплотились? Они ль страдали, проливали кровь?.. Гнездо при храме?.. это вижу – свили!.. Увы! движению, в котором духа – ноль. Как устоит: корабль или град, Когда скрепляющий состав утратил силу? Дом дружелюбный – без опор и «лап» Всю красоту на землю опрокинул! И воинство, и лика полнота, Когда допустят в членах разрушенье, Уже не выстроятся фронтом на врага, Уже не защитят свои владенья. Тож и случилось со Христовым стадом – Народом возрожденным только что; Подобно нежному, спеленатому младо, Оно истерзанным мне в руки перешло. Несчастным чадам, брошенным на землю, я был несносен, так как представлял Плачевный вид… одетый, как последний Скиталец-странник, чуждый алтаря. Поникший в землю, сгорбленный… и вдруг! Берет главенство в лености и силе; Над привлекательностью – бедность и недуг, Которых сроду в доме не кормили. И, если голос внутренний услышан, То вот слова, назначенные мне: «Мы льстим, а ты в поступках необычен. Мы чтим престол, а ты – Господний гнев. В дешевой пище – видишь предпочтенье, А нам приятней та, что дорога. Приправу-соль ты признаешь в еде… и Горечь-«соль» высокомерья – у врага. Мы – прихотей рабы и суеверий, Любым ветрам сдаем свою ладью; Подобно хамелеонам в нас ученье, А ты, как наковальня, кою бьют. Ступая по стезе, одной и скучной, Ты «веру» прочих топчешь, разгромя!.. И истины догмат, к Христу ведущий, Не слишком ли стесненный у тебя? Ты – мастер превосходнейших речей, Клеймишь блуждания ума любого рода, Сродни магниту – только для друзей И, словно камень из пращи летишь в негодных». Так значит, я быть должен одинакий: И для сторонних, и - ближайших со Христом?!.. Мне ль услаждать зломудрствующих всяких Добрейшим, «говорливым» языком? Суди правдиво, церкви предстоятель! Коль, я в грехах, - меня и порази. Народ не трогай. Ложь гнездится сзади, Где кнут берут лихие пастухи… Мне тяжело, но я еще был в силе Сносить удары этих первых битв; И новости, хотя и изумили, Все мои раны были - впереди. Вот так же гром внезапно режет слух, А вспышка молнии для взгляда – непривычна. Подобно этому завистливое вдруг Изобретается злым демоном, обычно. Надежда убеждала, что дела: Даст Бог, счастливый примут оборот. Сия расслабленность меня и подвела И беды новые привстали у ворот. Не кровь, не жабы – были низложеньем Моим в коварнейшей, лукавейшей из браней, Не саранча, не скотоистребленье, А – легкомыслие, в кой гибли египтяне. Поэтому, воспользуйся уроком, Опутанный врагами ум иных. Хвала! - припавшим к истинным истокам. Позор! - на головы безумствующих злых. 10 Средь многолюдья, в городе большом, Был человек у нас женоподобный, Но злой, как пёс, и – с тёмною душой, Хотя и мелкий в стае «бес-породной». Прислужник уличный, египетский фантом, Черноволосый, красный и кудрявый. Я бы назвал Ареем это зло, Да вот – Максимом имя прозвучало. Наружность двойственная ныне в мудрецах. По-философски завиваться – в моде. Два пола жалким образом врезал Сам дьявол в человеческой природе. Теперь не только притиранья жен Висят безмолвно вывескою нравов. К примеру: с жезлом муж во всем прошел, А волос, как у женщин, кучерявый. Во многом стал худым и неприличным Благообразный ангел, вросший в плоть. Скатилось в тело мудрость, как за пищей, Чтобы духовный голод побороть. Максим, как: человек, хвастун-ученый – Путей лукавых множество имел. Как утвердился в зависть облаченный Во граде, благомудренное где? Ищите в записях его происхожденье. Пусть властные разыскивают след. Мне Богом дадено другое попеченье – Развенчивать душевный колобред! Лукавый ум всегда, как зверь голодный. Мой черствый хлеб ему не по зубам. К привычной пище катится исходной, Его «беззубый», умственный канал. Здесь зоркий глаз и мудрое чутьё, Порой имеют даже негодяи. Когда близ кафедры вращается бесьё, То зависть первой помыслы встречает. я – лишь пастух, хранящий Божье чада. Ни коим титулом от мiра не почтен. Мирить народ – труднейшее начало. Нет правды в тех, кто в духе разобщен. Слагатель козней – опытный «подельщик»: И через посторонних входит в «бой», И – через непривычное «владенье», Зовущееся странно, но… – тобой! Тут не поможет хитрость христиан. Она разнится с замыслами мерзких. Мы с похвалой спешим к своим друзьям И критикуем «вражеское» сердце. О, добрая душа! Как ты удобно Бываешь поймана злонравным мудрецом. Не научила Божия природа Двойным стандартам честное лицо. Нет подозрительности, как и нет увёрток. Нет любопытства, греющего страсть. Ты скажешь правду, как Христу, и всё тут. Твоя медлительность – естественная стать. А вот каков, способный на негодность: (И это ещё, мягко говоря) Хитрит, продумывая подлость, Всё время пряча злобные глаза. В быту внимательно за жертвой наблюдает, И время выбирает – не «авось». Преухищренность явно побеждает, Когда безопытное в обществе нашлось. Вред менее бывает там, где нравы Уравновешены, согласны меж собой. Но нет конца сценариям лукавым. Смотрите же – «искусство» здесь какое! Он жил со мной – заботливый Максим. Ко мне никто так не был расположен. Предположения и мнения мои Он разделял, хвалил; и слово – тоже. И – верным, благомыслящим казался, С одною трапезы вкушал в дому моем; И на зломудренных отчаянно кидался, Как пёс большой, облаивая в том. Но вместе с тем, служитель алтаря, Который до меня работал с паствой, Первоначальный недуг, словно впряг Болезней в нём какой-то непонятной. Как выяснится позже, было то Врожденным злом, оставленная зависть Жила, питаясь в пленнике нутром. Она-то сердце грызть не прекращает! И стал Максим: без правды, своевольным, Судьёю над пороками людей. Да двух помощников привел ещё с собою – Лукавого и пастыря-злодея. Который не был мною позабыт, И первенства держался в сопрестольи. Почет и уважение с избытком Духовный варвар получал, тем более. И вдруг стал часто внутренне болеть, Злонравной ненавистью в сердце закипая. Увы, мне грешному! Как оплачу сие? Затянут ум, как небо облаками. И вот, вдали копившееся зло, Уже нашло египетскою тучей. Спаси, Христе, Григорья Своего! Хотя, что Ты ни делаешь, всё – к лучшему. Мне остается только наблюдать, Послушных воле зла, соглядатаев. Я, как обетованная земля, Куда еврей разведку посылает. Не тот библейский, славный Моисей, А варвар от египетских пределов. И послан не Иисус или Халев, А псы и демоны языческого тела. Как жалкие буяны-моряки. Они давно душевное продали. Любых богов предложат вам такие, Лишь только бы им денег чуть подали. А вскоре прибыли и «пастыри» - вожди. Я воздержусь дальнейших комментарий, Хотя в готовности всегда слова мои. Но для чего сердечность трепетаний? Брожение прилично молодым. Вино готовое – «задумчиво» по сути. Меха разорванные – мёртвые, увы! Сколь ни наполни, пользы не получишь. Так что, позвольте мыслить с уваженьем О посланных и – том, кто их послал. Вождь легкомысленный – от недоразуменья. Тем более, оправдана толпа. По наущению других творятся действа. Мы забываем козни духов злых. Увлекшись грубостью, раскапываем следствие, Когда причина – в зависти от них. Ступивший на престол, не делит паству. Как и у пастырей всего один судья. Архиепископ узаконен властью Лишь одного небесного Царя. Обидно видеть деву горной ланью, А назначенье – двойственным найти. О, лицедейство! Ты «первоначальных», Церковных глав испортило в пути. 11 Хватает дел лукавых и «забавных»… Вот спор среди пирующих возник: «Что смертными владеет непрестанно?.. (Как будто в царстве множество владык) Один сказал: «Вино владеет всеми!..» Другой – «…без женщин рухнет мiр!..» А мудрый, опрокинув все «владенья», Лишь истину одну боготворил. Скажу и я – что правит этим мiром. Владетельнее злата - не найти! Лишь от него движение и сила Мiрскому, бездуховному пути. Худой с худыми сходится мгновенно. Пресвитеру любому нужен пёс. А золото – всему эквивалентно, Когда бы, где б и кто - его ни нёс. Помощник нужен? Только заплати!.. Церковный притч доволен и не плачет. Вот доказательство! – (в мой адрес): «Уходи! Ты безполезен, безнадежен, мрачен…» Я презираем теми, кои прежде Ценили, уважали голос мой. Увы, мне! Волки – средь моих овец же Явились ночью. Я лежал больной… От моряков – проплаченных вояк Сгорит и не одна Александрия. Легко склоняются и умные ко всякому, Пускай и к худшему – лишь только бы платили. Главенство пса всё значимее в стаде, Когда поддержкой демонских владык, Он на хвосте сидит у этих гадин, За пастуха, «работая» для них. Но сколь личину ни преображай, Сколь ни трудись над кожей с волосами, Удел стадам - за пастырем бежать, А псам приспело оставаться сзади. Так и Максим: остриженный, обритый – Своим худым поставлен на позор. А я – хвала Христу! терпя обиду, Замкну уста. Зачем огню простор? Ещё вчера, сей брат, мне другом был. Ни он ли похвалой моей обласкан? Я сам виною, что козла впустил В свой огород, не выгнав его сразу. Неведенье достойно порицанья. Я, как Адам, был хитро обольщен Вкушением зловредным и печальным. Изгнания – заслуживал при всём. Обман лукавого – в красивой упаковке, А верный – вероимчиво живет. Лжец каждый день проходит «тренировки», Притворство совершенствуя своё. Слова, благоговение, улыбку – Мы со своими думами родним, Не видя мнимое, которое привыкло Всегда таить желания свои. Премудрых много! Кто бы подсказал, Что подлежало делать мне тогда, Когда и бедность выбор повязала, И несвобода к худшему влекла? Разнится всё в эпоху изобилья, И церковь пребывает без нужды… А здесь последнее добро уже тащили, Любого пса поставишь сторожить. Кто чтит Христа – уже не маловажен. И злой характер бьёт еретиков. А за «сердечное» - небесное накажет. Бичи не гонят внутренних врагов. Максим наказан за дела срамные, Но тяжкая вина лежит на мне. Подобным образом – признаюсь, что грешил я, И уважал добро его во зле. Выходит, что - не я Победоносец, А он – примером, выставленный мной. Пусть мне язык отрежет, кто захочет. Уж лучше – смолкну в мiре, как немой. Не всем приятно слова поученье. Молчи! Коль времени земному потакал. Рассудок здравый - в добром облаченьи, А не в лукавстве, кое сокрывал. Уж, если доброта не учит в кротком, - Тут не поможет ни одно из средств. Чей нрав худыми помыслами соткан, Тому чужая честь всегда во вред. Поэтому успех гораздо чаще – У лжи, одетой в платие добра. Как отличишь несчастие от счастья, Когда у истины мiрские удила. Открыл неправду? Так руби нещадно Всё прежнее, основанное в том! Лишь верное должно служить началом. Христос! - не проверяется потом. 12 Злонравному в спокойствии не быть. Как – ни вяжи, он рвется на свободу, Чтобы умом испорченным долбить Пустую, бес-полезную породу. В стан воинский – направится, коль сам Не сможет подчинить себе округу. И будет там доказывать князьям Своё достоинство на кафедру без «друга». Пока правитель, всё не осознав, (ну не везде же дом для неразумья) Не выгонит «просителя» туда, Где – хорошо, что голову не срубят. Вот вам и любомудрия удел – Псов нынешних, а – лающих, как прежде. И – все: Сократ, Платон ли, Диоген… Максима-«мудрого» встречайте же, невежды! А я всё бедствую, как там, в далёком море, Где юность некрещеную спасал. Я никому из смертных бы такое, Свидетель Бог Христос, не пожелал. Благодарю Тебя, Господь Надёжа! – За все опасности на море и в мiру, За все труды и страхи, что даешь нам, И первыми сажаешь на пиру. Всё коловратное осталось позади. Я окружен со всех сторон друзьями, Хранящими движения мои; Но – грех на мне, что с гордостью не сладил. Согласен, что не мудро поступил, А – так, как свойственно простому человеку. Как говорят: «Корму поворотил Не лоцман, а – заставили калеку». Я должен был о главном всем сказать, Но выглядело это, как – прощанье: «Блюдите Троицу Всецелую, и знайте! – Труды отцовы – детям завещанье». Едва народ услышал это слово, То буре уподобился морской. Любовь и ненависть кипели в храме снова. Наружу вылился внутрисердечный бой. Как рой пчелиный, выгнанный из улья; - Шумели: женщины, мужчины, старики, Всех рангов люди, громко голосуя, Врагам свой гнев, а мне – любовь несли. Но не желал я этого престола – Ни по закону, ни по воле масс, И все же оставался с чувством долга Вести борьбу за стадо в трудный час. Как можно было их теперь оставить: Просящих, умоляющих, в слезах – Девиц и юношей, младенцев с матерями, Солдат, начальников, почувствовавших страх. Анастасия! Храм досточеснейший! В котором вера вновь обретена. Врагами атакованная злейшими, Она лишь в Троице останется сильна. Подобным образом погибели избег Ковчег, который Ной усердно строил. Неужто мы, родившийся успех, Не закрепим, как семя, во Христове… День к вечеру клонился, а народ Храм покидать, отнюдь, не собирался: «Ты Троицу – кричали мне – с собой Изводишь… ты - единственный остался!..» Я вместе с ними плакал, понимая, - Минута выбора опасная пришла: Либо, любовь народа избираю, Либо – удел монашьего жилья. Беда могла случиться в этой смуте, Коль опустеет пастырский престол. И я дал слово – ждать, пока пребудет Епископ, ожидаемый на – то. Мы разошлись с трудом, хотя – с надеждой. Они воображали, что я – их, А я надеялся избавиться, как прежде, От чуждых мне забот, что в мiр вели. 13 Так Божье слово снова воссияло, И, как в бою, опять сомкнулся строй, Который вражья сила чуть не смяла, Вонзая клин губительнейший свой. Но расторопные команды всех сплотили. Свой вечный статус Троица несла. Христово стадо обретало силы. Любовь воскресшая, в соратниках жила. И с каждым днем оттачивался опыт Из горького урока трудных дней. Моё терпение понравилось народу, - Кому-то проповедь представилась важней. Другим же здесь приятней было видеть Меня, как дело, им присущих рук. У каждой твари – тайное раскрытье, Свой ключ для разума, и свой сердечный стук. Но, лишь бы всё, рассказанное мной, Они несли в господствующий Рим, Который вновь с опасною бедой, Столкнулся, ересь перевоплотив. Когда-нибудь, всё сделанное, к вам Придет, как сей многострадальный опыт, Который и худое укрывал, И к доброму тянулся в безысходном. О благородном плоде в сердце боль. Мiр: глух и слеп, и голоден духовно; Едина мудрость, как земная соль, Не может быть, родившись от другого. Так и народ, порою, чуждый веры, Бежит от тьмы, завидев малый свет; Как стадо, что в безводии заперто, Спешит к мельчайшим капля на листве. Нас окружает множество путей, Зовущих вкривь от Божьего закона. Обузой стала праведность людей, И – нормой, если бездна уготована. Сии пути и торит нам растлитель, Чтоб через них увлечь заветный плод. О, Божий образ! Неужели в мыслях Лукавым быть желаешь поделён? Не сравнивай с Господним разделеньем, На языки народа своего, Где славилось единое владенье На небесах для каждого за – то. А дьявольское в мыслях разобщенье Нездравое в умах произвело. Как много в мiре стало лжеучений, И каждое – к погибели вело. Одни придумали – случайным всё назвать. Так «доучились», что миры сравнили С клубком безумия летящего «сказать»: Как мы из хаоса и мрака получились. Другие, в скуке видно, обрели «Толпу» богов, отлитых, как по форме, И просят убедительно – «пролить» Добро, произведенных посторонним. Иные всё в зависимость от звезд Поставили, вселенной «управляя», Лишая Промысла всё дольнее, а, попросту, - С Живым живое, смертным разделяя. Другие – из народа богоносца – Становятся в противники Ему, Распяв Того, Кто Богом Сам зовется… «Почтили» Господа, без жалости проткнув. И фарисейства корни глубоки, И саддукеев вряд ли образумишь. Под маской тела – торные пути Всему тому, что нечисть крайне любит. Растет гадателей «потомство» и волхвов, Проникших вглубь бесовской преисподни. О, буквоеды! «черви» книжных слов, Открывшие, что бога – два сегодня. Добро и зло, представя равнозначным, Они и Промысел разделят на двоих. Жестокий бог и всеблагой, как мачты, Что держат паруса «заветных» книг. А вот – ещё «философы» природы! Им мало двух – духовной и земной, Так – вводят среднюю, «связующего» рода, Как мост простой - меж небом и землёй. Есть и настолько «умные», что тьму С восторгом, как начало принимают, Или всю нынешнюю нашу суету – В разумном смысле с жизнью сочетают. И, наконец – заглавная напасть, - Еретики новейшего «пошива», Секущих Троицу, как - делят в мiре власть, Суть несекомого, но «армией» крушимо. Отсюда многоглавое злочестье Такого сраму в людях наплела!.. Что Сын - не сын, и будто Дух – наследник Единственный, кого Господь прислал. И не было физически возможным Нелепые ученья исправлять, Тем более, оружием безбожным – Враждой и дерзостью больное удалять. И я не столько падших укорял, Сколь сетовал, являя сердоболье, И, речь ведя, не гордость поражал, А – состраданьем, кротко обезболивал. И побежденным оставаться славно, Коль убежденьем вспарываешь ложь. Не нужен щит, коль дерзость воспылала. Убей её, когда в себе найдешь. 14 Услышь мой – ясный, обучения закон, Начертанный в доступности прекрасной! Не признавай единственным путем Языкоболия зловредности ужасной, Когда учения таинственные сыпят В толпу зевак базарных и невежд, Или средь смеха, на пирах, где выпит В намеренной заквашенности мед. Где слух и зрение худым осквернены, Где сердце песнями разнежено чужими, - Не полоскай язык и отверни Себя от мерзости, поганящей святыни. Ужели ты единственным нашёл Путь слова, позабыв, что благочестье На заповедях зиждется Христовых?.. Где нет Его любви – ты неуместен. Да разве можно в шутку обращать, С трудом уловленное мудрым-то, вниманье?.. Слова без дел нигде не передать, Тем более, полученное втайне. А – кто захочет, тот отметит их – Дела твои, полезные во здравии: И нищий отблагодарит, И гордый с Божьей помощью исправится. Как много дел – живых и благочестных, Стоящих в мiре выше всяких слов: Заботы о больных, молитвы – если! Всё добродетельное к Господу вело. К примеру, воздыхания в слезах, Или распущенного чрева обузданье, Короткий сон, где ложе на камнях… Как много дел Божественного с нами. А если бы лишь мудрым вера в нас Была доступна в виде исключенья, То крайне беден был бы Отче наш, И никому бы не было спасенья. О, знанием плененный любослов! Ты не выдерживаешь долгого молчанья. Не дал Господь терпения на то, Так выслушай хотя бы пожеланья. Прими, как свойственное в жизни человеку, Ни более, ни менее того. Да будет речь твоя не на потеху, А перед страхом истинным Его. Глаголь не обо всем и – не всегда. Знай меру – где и как заговорить. Достойны ли сопутствия Христа – Кому намерен сердце отворить? Для всякой вещи в этом мiре есть Своё назначенное, жизненное время. А лучше, как сказал один мудрец, Душой разумной всё, как есть, измерить. Не сходятся пределы государств, Границы коих море поделило. Вот и мои, назревшие слова Среди учений внешнего - постылы. Не место им, где речи напоказ, Средь молодых, в их самоутвержденьи. Слова, слова!.. как будто – прозапас Складируются каждым поколеньем. Что может тень, возникнув, сотворить? Что может миг прошедшего озвучить? Для образца ученый говорит. Речам без разницы – «который» их заучит. Ни что так сил не лишено, как – тень. Её ль успех? Её ли неудача?.. Творенью Господа – единственная цель: Глаголить истину Христа, а – не иначе. А главным и правдивейшим мерилом Для языка и слуха будет – Страх. Беги же прочь, где смерть «заговорила»! Забудь язык средь бешеных собак! В любом строительстве, в заглавном будет база, И прежде чем – жить собственным умом, Запомни!.. что всегда предельно важен Писания положенный закон. Осмыслен тот, кто прежде им напитан. Подобно земледельца труд его. Так действовал и я, когда воспитывал Духовных чад близ сердца своего. Обильна жатва, но она не вся Готова к одновременному сбору. Одни лишь только что пришли в себя, Другие зрели, требуя простора. В иных полях безпахатно и сухо; В других - уже и семя и ростки; Иные побелели к жатве духа, А кто уже зерном катил с руки. Но этот хлеб питал теперь других, Которые владетелями вышли, Не капли пота в пашню не пролив, Ни самой малой просьбы не услышав. Здесь я желал бы слово заключить, Поскольку – недостойным облекаюсь; Но ход дальнейших дел, как жар печи, Пылал… дай, Бог, чтоб хладу не осталось. О, как необходим в такое время Правитель, самодержец, государь! Способный попадать не только в стремя Ногой, но и умом не заплутать. Чтоб дух горел в груди, а не отвага; Чтобы не дерзость главною была. В ограде прошлого – исток к текущим благам. Удары времени не нам судить дела. Не принуждать ни варваров, ни граждан К заветной вере, ратуя цепям, А убеждать, внушая многократно, Что более полезнее всем нам. 15 Невольному, удержанному силой, Попробуй дать хоть малость слабину… Так рушатся подмытые плотины, - Стрела летит, покинув тетиву. А добровольному всегда и всюду твёрдо. Неразрушима связь в стенах любви. И кроткий царь желаннее народу В свободе действия страху вопреки. Повиновение лишь писанным законам К свободе истинной нисколько не ведет. Плеть не научит нравственным канонам. Болезнь в душе полезное убьёт. Монарх обрадованный, радость умножает. Через царя Господь дарует храм. Но дел без Бога в мiре не решает Ни самодержец добрый, ни тиран. Когда я шел безсильным среди войска, В сопровождении надежного царя, То понял силу, словно щит, не только Для церкви и святого алтаря. И благодать, и радостные слёзы – Пусть песнопения мои провозгласят, Чтобы оспорить было невозможно, И не поверить было бы нельзя. Как было утро, где над целым градом Еще лежала сумрачная ночь, И тучи, словно черным покрывалом, Скрывали солнца жизненный источник. Как в толковищах шамкали враги: Сие вершимое, мол, Богу неугодно. Иначе бы Он светом озарил Заполненные улицы народом. И то была печальная минута, - Сердечного уныния тоска, И как потом молитвенно и чудно Вдруг просияло солнце в небесах. И осветило: и сердца, и лица, Усилив восклицания молитв. Восторгу граждан не было границы. Простертость рук застыло в монолит. И церковь, омраченная дотоле, Молниевидной сделалась вдруг вся, И храм внутри, по высочайшей воле, Древнейшей скинией чудесно просиял. Такое зрелище внушило людям смелость, И обратились взгляды на меня. О, радость Божия! Как многих ты согрела. Во славу Господа избрала и меня. На патриарший и нечаянный престол, По настоянию всеобщему народу, Я был поставлен - властно же, притом, Наградой став, для Константина – города. Слились мольбы и требованья здесь. Непрекращающийся гул – по всей округе, И вопияли дружно – все, как есть: Младые, старые, чиновные и слуги. Как трудно, а, порой, и невозможно Бывает пламень дерзостный пресечь, Тем более, волнение народное. Скажу. Я был смущен и в страхе весь. Народ – решил! Но – ждал и подтвержденья, А, именно, - услышать голос мой. Глагол, глагол! Как ты несовершенен. Где сила слов твоих перед толпой. Когда, уста используя чужие, Стыдясь в свой адрес даже похвалы, Я попросил кричащих: «Удержите «Лавину»-крик, взрывающую рты… Да посвятим сей час благодаренью. Дела нахлынувшие вспомним, но – потом… Народ рукоплескал словам, как пенью, И царь хвалил, назвав язык мечом. Закончить бы сие повествованье. Все затруднительнее слово продолжать. Уж лучше б мне нести переживанья, Чем похвалу-злодейку принимать. Но есть закон и мудрость руководства. Умеренной да будет речь моя. Я – дома. Город – наш. Но мне не просто. Рычанье прекратилось, но… грызня?!... Константинополь-град, как исполин, Ещё глухие стоны издавал. Как зверь сраженный, но наполовину, Подобно Этны пламень изрыгал. Кто скажет? Как при этом поступить? Пусть, Христа ради, властные ответят. О, жалких юношей собрание! Впусти Того, Кто на вопросы все ответит: Что сила в кротости, а не в огне баталий; А мужества – обманчивая стать, И злые в том упорство проявляли, И благонравные умели воевать. Теперь, когда я полностью у власти, Могу ль воспользоваться мерами сполна – Толкать и гнать, свирепствуя над страстью, Или спасительная миссия нужна? Последнее всегда пребудет первым, А здесь, к тому же, выгода вдвойне, - Своей умеренностью в прочих справить меру, Приобретая славное в себе. В подобных действиях и будет справедливость. Народ всегда заметит нужный факт. Ведь не стеченью обстоятельств удивится, А – всё! могуществом Божественным назвав. Стремление к надежному совету Пусть вас скорее к Слову приведет. И от тисков гордыни власти этой С молитвой в сердце к Богу позовет. От лживой силы, коя при дворе, От тех способностей выкачиванья денег. О, сколько израсходовано средств: В интригах, происках – во царствах и владеньях. Где обвиненья каждый день дождём – Перетолковывают, ширят, производят; Где даже благочестные при всём Злой умысел естественным находят. Увы, стремленьям! – в добром подражать… (не прививаются ни словом, ни примером) Один лишь я желал приобретать Любовь других, заслуживая – делом. Не будоража боль сердечных ран, Свои неудовольствия отрезав, я большую часть времени собрал В уединении, молитвенно полезном. А уважаем был, скорее, тем, Что взглядом жадным – реже удостоен. И двери властных управителей везде, Всегда предоставлял живущим в плоти. Бывало так, что, причинив обиду, Иль вред - по отношению ко мне, Виновник сам и с безпокойным видом Являлся, каясь, к пастырской руке. И сколько я был в силах помогать, Желающим моих благодеяний, Старался, с Божьей помощью, питать Голодных и растерянных созданий. Однажды дал Господь мне повстречать Убийцу своего - глаза в глаза; Мучимый совестью, он не желал вставать С колен, рыдая, милости прося. Слезами тронутый, я только произнес: «Бог милосердный да спасет тебя! А мне спасенному уже не важно все. Ты дерзости воскрес благодаря. Не посрами теперь ни Бога, ни меня, Когда в цену за кровь пролились слёзы…» Как брал кузнец железо из огня, Так мы, сердца смягчив, исправить можем. 16 О прославляемых богатствах вспыхнул спор, Которыми цари обогащали Обители и храмы с давних пор С доходов, кои раньше собирали. Ни записей я в книгах не нашёл, Ни драгоценностей, - хотя бы для отчёта. Всё требовало розыска… причём, Начать советовали чуть ни принуждённо. Моё решение представилось простым: «…Пусть отчитаются наличием – что было, А то, что кто-то и когда-то получил, Лишь бы таинственного тем не оскорбило…» И вот уже, пристрастные к богатству, Поступок мой хулят и порицают: «Ведь это – бедствие, такая «щедрость» в царстве. Нет! Пусть немедленно, кто должны, возвращают…» Как объяснишь таким о бес-«порядке»?... Что ненасытность их всему виной. Границы жадности людской – всегда предвзяты. И только щедрый выше страсти той. И как же к Богу можно приближаться, Когда священнослужащий – в земном? Я не желаю больше объясняться, И ненасытным числиться при Нём. А слух противниками шире распускался. Что церкви, мол, мои почти пусты. Смеялись: «Люд – в притворе помещался! А сборы – презираемо скудны…» Но попечений требовало всё: И полный храм, и нищета провинций, И монастырское, убогое житьё, И узники, и честные патриции. О псалмопениях, о всенощных слезах, О странниках и нищих грусть-забота. Чем благочинней действует монах, Тем радостнее Бог на души смотрит. Но непоседливая, колющая зависть Мою победу сделала бедой; Готовая губительно ужалить, Уже и явно, не скрывая бой. Она крушит сердца и благочестных, Не хитрых в Боге, видных христиан; Порой – и взором светлых, и известных, Не разбирая рангов по умам. Сиими предстоятелями я И избран был законным патриархом, Хотя и жаловался им, и вопиял, Но волей собственной смирился с Божьим знаком. К тому же дух, в пылу высокоумья, Желал во мне к согласию привесть Всех отделившихся, к несчастью, друг от друга, И я возглавил «хор небесный» здесь. Среди высоких кафедр и престолов, Где процветали жадность и позор, Учителя и пастыри народа, Кочуя, только грабили его. Влюбленность в должности, как личного начало, Всё благовестное туманило в сердцах; И спор, как меч, не знающий усталость, Всецелостное сек для воровства. Не так разнились местности и климат, Скорей дикарь бы понял горожан, Чем Запад и Восток придти могли бы К традициям единого жезла. Но собственность и выгода довлели Над благочестием, пылающим во лжи; И даже действиями властные владели – Друзей, которым звание нашли. И церковь двойственным страдала управленьем. Пример Антиохии горек в том, Что два епископа: Павлина и Мелетия Имел сей город, в разное ведом. Но всё в руках Господних – жизнь и смерть. Мелетий ангельского лика удостоен. И опечаленный народ, собравшись весь, Скорбел о пастыре, учившем в благострое. Мятеж и злонамеренность всегда Пытаются возглавить населенье, И лишь народ, познавший Божий дар, Готов сражаться, но - за возрожденье. Я должен был, начавшуюся смуту, Во благо церкви спешно погасить, Пока она в собраньи многолюдном Разумное не сбросила с пути. Друзья! Вы уклонились от вопроса. Как будто нету больше городов… И, как намерены вы жительствовать после, Когда в раскольниках окажитесь при всём? Ваш гнев неведением ныне обустроен. Отсюда – дерзновений целый шквал. А ведь Мелетий тем и был достоин, Что Запад кротостью своею врачевал. Прошу! Примите Божье проведенье. Не будем более оплакивать того, Кто перешел во ангелов владенье… Ведь есть владелец посоха его. На то – Павлин, законней не имеется. Престол и так ему принадлежал. Придет пора, и он от вас отселится. Бог каждому предел предначертал. Тогда и будем думать об избраньи Другого кандидата на престол – В едином согласованном стараньи Всего народа и епископов Христовых. Вот, что - единственное не даст возрасти В новозаветной церкви неустройству, Когда Сам Дух поможет обрести Необходимое в империи спокойствие Тогда и Запад нам не будет чужд В едином мнении к священному догмату. Так устремимся к правильности чувств, И сжалимся над буйствующим братом. Удел художника – в полотнах отражать Увиденное: честно, безпристрастно. Но разве справедливо обвинять Его в непрочности имеющихся красок? А справедливо ли в вину учителям Поставить обучающихся нравы? Вот так же таинства поруганные к нам Приносятся, толкующим лукаво. Так что, враги пусть в малом победят, Но мы викторию важнейшую одержим. Не всякая победа – Бога для, Не всякий «мир» духовное содержит. Худое обладание всегда Вредит плодам достойного значенья. Желаю доброго лишения всем нам – Оно гораздо лучше попеченья. Сие и Троице известно, ныне – вам, Внимающим речам первостепенным. я благодарен посланным камням За правоту глаголов в дерзновенном. Сегодня слово высветило цель. Клокочет зависть снова у злонравных. Клянусь! что говорю по правоте. Вопрос о личной выгоде – не ставлю. Согласен, что поверить нелегко В мiру, где даже совесть продается, Где разум только с золотом знаком И безкорыстным – вряд ли назовётся. Есть те, кто покупают голоса, И нет границ у «щедрости» подобной, Поскольку «избираемый» всегда С лихвой окупит вексель их расходный. И вот, произведенный бес-«порядок» Уже «работает» укрывшемуся в нём. Глупец не знает, что расплата – рядом. В конечный огнь судьба его сдает! Скорее прочь душой от этих зол! В нужду и голод – только без престола. Оно и лучше – к славе не пришёл, Зато в безбедной жизни славен снова. Сие гораздо лучше, чем склонять Другого к своему уразуменью; Или с глупцами воющими встать На путь, укрытого от разума, паденья. Пусть заступает новый патриарх, Считающий себя всего достойней. Я тут же полномочия отдам – Мiрское море лишь бы успокоить. Вот – то, о чем вам стоит рассуждать. я всё сказал, на что Господь настроил. Желанного покоя - не видать, Покуда в каждом сердце будет «воин». Отсюда: крики, буйная толпа, Как сильный ветер – сразу при пожаре. Народ – увы! в смятении всегда, Где чувства главными правителями стали. И вряд ли тот, кто помнит Божий Страх, Останется галдеть в таком кружале; Ведь даже неразумная оса, Храня свой рой, нещадно будет жалить. Лишь старцы ложные последуют толпе. Какое там… уцеломудрить юных! Они такого! наплетут тебе – И Троица забудется повсюду. Источник веры – сладкий и прекрасный! Потоками учений возмущён. Угодно ль власти мнения в том разные?.. Похоже, нет. В единстве – сильный трон! И даже там, где солнцем обозначен Круг постоянных и текущих дел, Запомни! Главный Свет, Который начат, Христос Господь наш! мы родились в Нем. 17 Спасение, духовность, воскресенье! Уже, как вывески, на храмовой стене. Готовы пастыри принять любое мненье, Лишь бы властитель их почтил во вне. Перерожденные «отцы» в учеников, Уводят лицемерно к «совершенству». Пороки многие – аналоги оков – Безслезное хранили, как блаженство. Какое время – таково и дело, Хоть трижды веру кто перемени: «…входите в храм безбоязно и смело!» - Твердят они, порочное впустив. Их «человеколюбие» - понятно, Но, как при этом меру сохранять?.. Жизнь – не игра, где лучше кости лягут. Ведь неудавшееся – не переиграть. У них выходит, что всего разумней Во множестве задействовать путей. Кто реку полноводную осудит, Когда стремится к морю всяк ручей? Выходит золото крепит любой фундамент, Коль нет его – готово серебро?.. И невдомек епископам, что в храме Прибудет вскоре груда черепков. И тем язычникам, которым запрещалось Когда-то в храм Господний заходить, Теперь двусмысленная вера подавалась, И – «мир Христов», готовый всех любить. Чтож!?.. сам – виновен, сам – крепил основы, Когда Собор Вселенский открывал. Во благо стыд! спасибо – он напомнил: «Не ты ли это прежде восхвалял?..» Но сила общим мненьем дорога. Плод безначалья скрыт многоначальем. Большие должности близ зависти всегда. Я рад был хворям, мною облачаемым. И лишь одно имел перед глазами – Уход с поста из суетного «здесь» В зовущееся чудно Небесами. Не дай мне, Господи, душою охладеть. И пусть послужит в грешных изволеньем Неведенье крадущегося зла. Всех, кто уловлены двусмысленным ученьем, Любить принудили согбенные тела. Но на Собор теперь не допущу Весь этот сброд-«волну» христопродавцев. Тут мира благовоние не чтут, И с грязью – ой! как любят оставаться. Ведь сколько раз, любезнейшие, вы! Мои седины словом искушали, И, предлагая первенство главы, Себе награды жаждали с чинами. Кому на ум пришла такая мысль, Что я склонюсь к чему-нибудь толпою? Как можно слово Божее забыть, И чтить единодушие худое?.. Скорее реки ринутся к верховьям, Или земля начнет глотать огонь, Чем я – причастник Божьих: тела, крови – Предам спасение безценное Его. Пришла пора собрания избегнуть. Отныне – устраняюсь от бесед Худых и «бес-полезных» человеку, Благоразумное несущему для всех. И сколь, приверженные мне, не сожалели, Я из глубин церковных уходил. Нет церкви, если члены очерствели; Безсмысленны сраженья впереди. Люд плакал, умолял, не сознавая, Что церковь разорялась изнутри. Слёз - по умершему таких не проливали, Какие по Григорию текли. И восклицала паства в стенах храма: «Ты оставляешь класс, лишая – жатвы! Уважь труды свои, пока они исправны. Не разрушай спасительной ограды. Отдай же нам и Богу – напоследок Дыхания остаток своего. Пусть поведёт тебя из жизни этой Святой Анастасии храм благой. Внутри удары тяжелей, чем – сзади, Однако укреплялся духом я. Связав немного в скорби и досаде, Бог от мучений мудро избавлял. Вдруг приезжают делатели таинств, Законов Божиих носители, в наш град: Епископы с египетских окраин, Из Македонии – монашьего угла. Суровым Западом повеяло от них, И, вместо обещаемого мира, В языковых баталиях возник Всё тот же спор «святых отцов» ретивых. Уже и зубы съел их тайный скрежет. Очам сверкающим уж некуда косить. Высокоумие восточного соседа Мудрейший Запад разве мог простить? Давно уже не действовал закон. Моё избрание – отмечено формальным. Хотя я был давно освобождён, И приобщен иным Господним тайнам. «Вопрос не обо мне – сказал я им – вас Бог собрал для дел богоугодных. Меня Собор вниманием почтил, Но – главное! забыто пред народом. Соединитесь в крепком, наконец. В любви взаимной разве есть обуза. Над нами же смеются в мiре все. Доколе ссоры в сердце будут грузом? И если мой уход поможет вам, То знайте, что для общего спасенья, Как невиновный в буре капитан, Я весь готов для жертвоприношенья. В морском походе главное – корабль, Единомысленного олицетворенья. Пророк Иона тоже жертвой стал, Но обеспечил каждому спасенье. Так что и мне какой-нибудь да мiр Гостеприимный кит подаст в глубинах. Я знаю, что за мною долг один – Смерть! остальное Бог уж принял. Одна забота в сердце у меня, Отныне до последнего дыханья: С кем Троица останется моя? Кто защитит Её у жизненного края?.. О, если бы иметь такой народ, Обученный трудам и Божьим тайнам, Имеющий свободного оплот, И ревностный во истинном познаньи». Сказав сие, оставил я собранье, В котором факт решительности пал. Как будто цепи тяжкие спадали, И я был рад законченным трудам. Вот только скорбь души не оставляла, Неведенье охватывало ум: Дитя-народ! Что будет с ним? Кто знал бы? Наверно так жалеют сироту… Смолчу о чувствах сложных и превратных. Лишь Богу ясен полностью их смысл. Подобно рифам и подводным камням, Они в глубинах тайно родились. Как распознать подводные засады? Хитро сплетён их гибельный узор. Простому сердцу зависти не надо, А нужно только зависти позор. Теперь она у сердца не получит Безумный дар от нашей простоты, И ненависть постигнет та же участь – Не будет ей питательной среды. И если к помощи прибегну властелина, То суть её откроется в одном, - Чтоб он дозволил уступить мне силам Во вне, спасая души от разгрома. Просить же золота, чинов и опекунства – Удел несчастных, склочных горемык. Им не понять, как многого добьются Они, внутри себя переменив. Я злонамеренным воздвигну похвалу, Всем раздраженным – посылаю ласку. Садитесь «побежденные» к столу. Вы потерпели полное – фиаско! Пред вами «стела» самому себе. Мертвец дышащий, чудо сотворивший, Взамен престола и пустых надежд, Победу в сердце каждому проливший. Скачите, мудрецы! Сложите песнь О всех несчастьях бедного Григория, И никакая зависть ныне здесь Не опрокинет славы и виктории. Не причинит теперь никто вреда Моей прекрасной, с ангелами жизни. Сосредоточусь в Боге навсегда, А разговорами, я больше чем пресыщен. Ищу теперь лишь только одного, Чтоб обитать вдали от мiра грешных. Единый ум спешит искать Того, Кто старого монаха бы утешил. Пока живу, питала бы надежда, - Что не лишит Всевышний горних благ. Спасут ли слёзы душу мою грешную? Как долго будут в жизнь глядеть глаза? Поведай мне, Спасительное Слово! В какие дебри путь ещё ведет? Душа мечтает возвратиться в лоно, Где Пресвятая Троица живет! ...................................................... О самом себе и на завистников На забавах вскормлены рыданья. На различьях путь объединен. Веселитесь, коль – угодно станет, О Григории, который полонен. У меня красива и безделка. Как дожди, стихи мои придут. В песнопеньях слезных весь удел мой, - Патриарха, коего не ждут. И хотя под старость много бедствий, Опыт руководствует в делах; И не зря морщинами оделось Тело, как в доспехи, против зла. Бедствия, падения, что – ныне, Я ещё не видывал в стране. Кратким словом я сегодня вынес Меч для сердца в истинной войне. Где законы попраны вождями, Где сердца, увы! не примирить, Страшное оружие избрали Те, кто власть намерены делить. Зависть, гнев, презёрство, как огонь Всё живое превращают в пепел. Целая вселенная – в разоре. Не ложатся в стену камни эти. И слова, и помыслы мои Принимаются теперь, как оскорбленья. Дикостью пронизаны умы… Не жезлом же воевать со всеми!? Сделать доброе – становится невмочь. Легче пострадать в среде разбойной, Чтоб избечь опасности двойной: Зависти, да – службы непристойной. Видимо Сам Бог велел уйти. Прочь, - где Дух и Слово в нападеньи! Троица свидетелем моим, Что бес-«честные» завистники хотели. Неужель завидуют камням, Кои за глаза в меня метали? «Пусть колеблется хоть всё – тогда сказал – Только б Троицу мою не превращали». Удержись от слова мой язык! Мiр и так довольно взбудоражен. Подари прекрасные часы Принуждения к молчанию, как стражу! Ведь не зря горят во тьме, в ночи Звёзды с высоты небесной тверди. Вот бы мне взамен бесед найти Свет, преображающий навеки. Но грядут законы впереди, Намечая будущий порядок; И престолы ставят посреди, Номером отмеченные сразу. И невыносимо тяжелы Были б здешние труды и неудачи, Если бы Господь «игру» закрыл, Зернь располагая чуть иначе. Не желаю видеть лживых благ. Этот мiр раскрыт для возлияний. Жертву Богу приношу всегда. С Ним - преодолею все страданья. И, хотя труды свои я множу, Глупо думать о наградах к ним. Смертный мрак покроет всё, возможно. Ждём, что день Господний осветит. Сколько мук в трудах ещё пребудет. Как угодно, Боже, положи. Дай мне сил, чтоб я для мiра умер. Пусть потом узнают, что я жив. ...................................................... К завистникам Правый суд, судилища, законы! Обращаюсь к вам и к судьям всем. Выслушай и ты, меч изощрённый, Коим каждый злобный обличен. Страшный Суд неведомого дня, Всякого по-своему, Казнитель; Всех ядущего, погибели огня, К вам взывает бедный здесь учитель. Умирает зависть, коли всё Умерло, лишаясь поединка. Нет противника, и с ядом остриё Некуда воткнуть в порыве диком. Воин на дороге не стоит. Нет оружия, то значит - нет и боя. Спящий умер, мертвый тоже спит. Честь без зависти – она, всего достойней. Умер я, а все-таки терплю Зависть всевоюющего мiра. Как же изощрен драчливый ум, Где несчастье столько голосило. Если бы возможности мои Волю слову в жизни не давали, То и, языка не осквернив, Я бы зверю яд его оставил. Там – в опасной, страшной кладовой – Управляет всем хозяйка-зависть. (сокращенно называем сатаной место, что весь ужас представляет) Несопоставимая ни с чем, Предстоит война в кругу позора. Камни, предназначенные мне, Как лекарство, позабудут скоро. Кто из мудрых похвалит сие? Тайнодействия мои лишь Бог отметит. Есть другая жизнь, она – для всех, Но не каждый мир Господний встретит. Вот - худая помощь! – в предпочтеньи. Как стена защитная – престол. Но не для меня, - для «окруженья». Ниже худших я определён. Коли нет на свете для меня Доли той, которой я достоин; Значит - со Христом вся часть моя, Значит – с Ним и в Нём мои устои. Твёрдое, свободное стяжанье Дай, Господь, Григорию иметь. Это зависть будет в наказаньи! Это ей назначено гореть! ...................................................... К епископам Душ приставники, иереи достославные, Приносящие дары безкровных жертв. Господа великого создание Вы несёте на виду у всех. Назову вас – основаниями мира. Жизни свет, рожденный на земле. Вы – опора слова, в коем сила, Эхом отзывается во мне. В светлую и нескончаемую жизнь, Тайные наставники-водители. Как же ныне превознесены Все престолы ваши знаменитые. Христоносцы!.. а внутри – позор. Взглядом зрелищ ждёте благолепных. Все – чужое! лик, уста, опора… Далеко же вам до благочестных. Вам угодна шутка в тот момент, Где шутить, по сути, неприлично. Говорите с важностью в ответ. Ваше легкомыслие – обычно. Хоть и неохотно, но – скажу. Не могу я не изринуть слова. Я – несносен, худ, но – пристыжу… Ну, а вы от своего гоните сонма. Поражая, словно тучей стрел; Как угодно: тайно или явно. Скрытность нападенья – ваш удел. Но и мне внушает сердце рьяность. И вулкан, удерживая лаву, Устремлён давленье побороть. Внутренняя желчь, сродни отравы, Но и без неё не может плоть. Оцените правду и снесите Всё, обидное для вас, великодушно. Плод от горести души моей примите. Ведь и скорби врачевать когда-то нужно. Славным и великим было время. Совершенным в духе был народ: Досточестным, царственным над всеми, Совершая Божий поворот. Названный вовек Христовым телом, Божее стяжание сие, Ныне поколеблено, как древо, Ветром сотрясённое во тьме. Ради этого народа снизошёл Бог с высот небесного престола, Славу истощив Свою крестом, Из утробы смертной смерть исторгнул. Сочетанный Бог и человек, Свое тело предавший страданьям; Кровь Божественную излиял на тех, Коих мучил зверь своим терзаньем. О, народ! Как много было жертв. Их несли твои по крови братья, Принимая сладостную смерть От жестоких рук бесовских ратей. Чтобы кровию почтить Христову кровь, Словом подвига прославить Бога – Слово. Кто же бес-покоит тебя вновь?.. О, Язык! Народ, скорбями скованный. Почему вдруг кто-то повредил Основную, жизненную ниву? Уж, ни я ли это допустил, Вепрю одинокому дав силу? Почему померкшая луна В небесах становится сладчайшей? Как она затмить собой могла Славу несказанно величайшую? Помни всякий! Твой злотворный враг, Человеконенавистный и лукавый. С первого Адама влита в прах Плода вредоносного отрава. Рай потерян. Лишь бес-смертный «опыт» В памяти живёт себе мечтой. Может быть поэтому – особо Страха нет пред смертною чертой? Но вражина не переставал Приводить людей в изнеможенье. Как же ухищрённо он желал – Зрить свой мiр послушным, на коленях. Искра слова огненным столпом Протекла со славой средь народов, И гонители лишь утвердили кром – Стали мученики воинством духовным. Новую, действительную хитрость Изобрел тогда – «неугомонный». Видя внутреннюю мощь-неодолимость, Он вождей стал ссорить из-за трона. Ибо полководец – это стержень, Воинство округ - его доспех. Кто же их падение удержит, Коли враг носителя поверг?.. Как ни будь корабль мореходен, Но, лишенный кормчего, - близ бед. Даже малый ветер всех угробит, Коль надежной бухты рядом нет. Всё: империи, дома и колесницы, Лики, города, поля, стада – Терпят вред, когда во власть рядится Бездарь, не имеющий стыда. Знающим порок, намёк! – понятен. Из священных книг мы познаём: Города-убежища для татей «Общепризнанными» были, как Содом. Было и вполне определённым Место, где козёл-«носитель» жертв Отпускался, «злобой преисполнен», И в пустыню «уносил» всеобщий грех. В дни последние – иное место Было Богом милостно дано. Кровь Христова с плотию безсмертной! Стала очищением умов. Ожидали и не оценили, Своевольно поступили, но… Сам Спаситель захотел, чтоб злые Пролили благую кровь Его. А сегодня - страшно и подумать! Свой, чужой, - как скот, в одной узде. Для злоречия и смерти стал Иудов «Совершенных» двор, увы! везде. Стало в храме общим возвышенье. Как могли оградой пренебречь Мудрые, в вопросах очищенья?! Где застава, чтобы мрак отсечь? Постоянный мир и преходящий – Разве простираются в одно? Однодневна тварь и смысл неясен В плане «возвышения « её. Истина – была. А что же вышло?.. Видеть балаганное – смешно! Словно на базар епископ вышел, Зазывалой храмовым прошёл: «Приходите все, в греховных путах – От бродяг до гордостных убийц; Злых, лгунов, предателей преступных – Всех Господь Христос соединит: Молодых, рабов, женатых, старых – Всех очистит светозарный Дух. Приходите смело в наши храмы, Под простертые десницы «щедрых» рук. Вновь дождём чудесным льётся манна. Собирай! Кто больше, кто скудней. Может загниёт - когда у жадных, Но она теперь для всех людей. Как для всех: дары в глубинах моря, Широта заоблачных небес; И престола каждый муж достоин. (царь Саул чуть ни в пророках здесь) Вобщем брось, что шествовать мешает, Будь то: плуг, секира или млат. Всех работных церковь приглашает. Все спешите к трапезе Христа!..» И художник, списывая образ, То и дело зрит оригинал. Кто захочет быть на вас похожим?.. Всяк испорченный полезным ныне стал. Ну, и громогласный провозвестник! Ай, да речи! – глупости мiрской. Неужель о достославном Моисее Не читал он в Библии святой? В страх приводит, ежели я слышу, - Там, где Моисей, лицом к Лицу С Богом, в облаке таинственном, всех выше, Говорит, забыв о всех внизу. Даже попирать не безопасно Было, землю прилегающую там. Непокорных смерть ждала ужасная От камней, слетающих со скал. А не страх ли – вспомнить о сынах Аароновых, что жертвы возложили На огонь, имевший чуждый знак?.. Тут же смерти предал их Всесильный. И другого праведника семя Всемогущий Бог искоренил. Гибнут жалко дети Илиевы, - Кто котлы святые осквернил. И хотя Илий не оставлял Сей проступок чад без укоризны И его в погибель притолкала – Жадность детская, во всём неблагочинная. Если уж таких мужей постиг Гнев Господний, за грехи простые. Каково же тем, кто из среды Тьмы преступной вырос, как в бутыле? Ведь не зря – церковная ограда В неприкосновеньи держит храм. Плачу, Господи, к стопам Твоим присяду. Не прогневайся на мiр и старика. Да не сретит меня смерть по удаленьи. Изнемог Григорий в доме сём. Нет уж бодрости былой в согбенных членах. И дышу, и двигаюсь с трудом. Силы пастыря, увы! но – покидают. Я в бес-славие, как в воду погружён. Средь волков, подавленный трудами, Вижу православия разгром. Здесь - и состязанье за престолы, Тайная и явная вражда. О, воители, неукротимой воли! Мне иная кровь за мiр нужна. Ваше разделение на части, - Возмущенный Запад и Восток – Есть измена общего причастья! Вами поделён мой Бог Христос. Вам теперь – апостолы богами (у меня, мол, Павел, где-то Пётр) Ну, а если ум совсем убавлен – Аполлос, как бес, такого ждёт. О, когда бы Божье правосудье Поразило хворью вас, как встарь; И седалище помостом вашим будет Для свершенья казни за места. Кровь Его, Его благодеянья – Всё забыто в суетных страстях. Смотрим омраченными очами На богатство тщетное в руках. Вот уже по имени людей Именуемся в лучах подменной славы. Страшной завистью опутал нас злодей, Иссушая и печалям скармливая. Спор о Троице, - фактически, предлог, А – вглядеться в истину причины, То вражда, невероятная за то, Двоедушье в сердце поселила. Эта бес-толковая «овца», Закрывающая взгляду видеть волка; Это удочка со снастью, близ куста, С горькой снедью, что у рыболова. Таковы - вожди. А что ж – народ?.. И без лидеров он умудрён на злое. Нету различительных сторон У добра со злом, к тому выходит. Нет различия меж жизнью люботрудной, Где со Страхом Божьим каждый шаг, И – ужасной жизнею распутной, Где закон один – порочный прав! И без разницы кем стих произнесён: Старцем, убеленным сединою, Или юношей, безопытным во всём, Безрассудностью наполненным одною. Да погибнет тот, кто всех порочней! Смерть ему! За то, что ввёл сюда – Негодяев, жаждущих преочень, Чтобы им весь мiр принадлежал, Чтобы добрых труд погиб напрасно, Чтоб везде присутствовала ложь. Ну, а цель заглавная – ужасна! Бог – для них, и им спешит помочь. Для негодных сердцем – всё едино: Что Господь, что человек в мiру; Ангел добрый, тьма или денница; Что – луна, что - звёздное округ. Им удобней, если б почитали Равными Иуду и Петра, - Град Солим - священный бы считали Наравне с Самарией всегда. Чтоб железо, серебро и злато - Были в равной для людей цене; Ну, а чистый жемчуг с диким камнем Был в одном достоинстве в стране. Нечистоты, сточные канавы – Можно ли причислить к родникам?.. Да. Когда-то мир был первозданным, Лишь один Господь во всё вникал. Он – Глава! Ему и изволенье – Всё, как есть, смешать иль - разделить. Человек ли строит из каменьев?.. Или Бог, круша, их единит?.. Царь Иисус – времён ветхозаветных Добродетель строго оградил. Труд и место каждому колену По достоинству души определил. Далеко не всем с тех пор доступен Скинии небесной чудный храм. Кто-то водонос, а кто-то рубит Лес за обнаруженный обман. Лишь потомство Левия законом В услуженье Богу отдано, Где по чину, каждому, особо – Жить при храме, было суждено. Там во всём и каждому в своём Надлежало деле пребывать. Все, единым шествуя путём, Доброе не смели оскорблять. Мы ж опять назначили награды Гиблому пороку… Гибель - нам! В песнопениях плачевных – вся услада. Только кто заплачет, видя срам? Прекратим же зло, друзья мои! Груз злочестия из сердца опрокинем. И святые жертвы посвятим Господу в Его небесной скинии. Если я вас словом убедил, То воспользуемся добрым начинаньем. Только б дерзость юных не затмила. Только бы рассудок принял знанье. Сколько можно гибельное снова На мои седины накликать? Ну, не стыдно ль каркать, как воронам, На того, кто терпит вас опять?.. Но свидетельствуюсь Божией рукой, - Страшным днем, который вскоре будет. Бросит вас Всевышний всех в огонь. Только ветер пепел и раздует. Не сотрудник я – не сопрестольник: Ни в совете вашем, ни в пути. Плыть и знать, что ваш корабль расколется, Выше сил, оставшихся моих. Чтобы избежать ужасной смерти, Ноева ковчега поищу; Только бы уйти от злонамеренных, Да на блудный ум надеть узду. И собрать – внутри, не распыляя, Углубившись в самого себя, И с детьми смеяться, понимая, Все «проблемы» ложного житья. Мудрые, морщинистые лица – В эпицентре всех житейских бурь! Всё мiрское и на вас садится Пылью суетной и грязью, как в гробу. Привнесу Божественные мысли Сердцу многотрудному свому, Где худому не достигнуть выси Троицы Божественной в свету! Там, у милосердного престола Устремлю счастливой мысли взгляд. Только Бог Безсмертный всё откроет! Только Он определит – кто свят! ...................................................... К константинопольским иереям и к самому Константинополю Величайшей Церкви иереям! К вам, носители души безкровных жертв Обращение моё и наставленье. В Троице Единой чей успех! Душ цари, в законах благочестных! Град великий, хоть – и младший Рим, Преимущество имеющий в главенстве, Как небесный купол - над земным. К вашему взывает благочестью Изгнанный подвижник и отец. Как же зависть вызнала пролезть к вам, Отлучая старчество от всех? Было время чудное. Ушло. Попраны небесные ученья. Новый пастырь, подобрав улов, Нёс его теперь в свои владенья. И труды чужие, и престол Веселят вновь избранное сердце. Страшный недуг в целое вошёл Пожинать враждебности последствия. Весь мой грех, выходит, состоял, - Что ни в чем я прегрешать не думал. Не по нраву малый мой корабль Был для перегруженных «посудин». Ненавидели за то, что в бой не лез. Презирали, что – совсем не воин. Как я мог чего-то предпочесть, Ежели Христос всего достойней!? Оставляю город, где в друзьях – Времени угодники воссели; Где святилище, как сердце, отворят Тем, кто грех и удовольствие разделит… Долгожданное спокойствие найду, Удаляясь суетных баталий. Царский двор забуду, как беду; Со священниками город - сей! Оставлю. Видит Бог - я этого желал, - Победить заносчивую зависть. Ведь не зря Спаситель призывал, В юности и в детстве, сны представив. И оружие, которое во мне Утвердило ум и закалило, Я теперь использовал в войне, Где огонь не закипает в жилах. Весь кошмар не в юности, а – здесь. Здесь весь холод, ужасающего моря… Наконец-то я привязываю вервь В тихой пристани пустынного покоя. Помыслами чистыми – ума Я сегодня восторгаю сердце. Вместо слова Божьего, как дар, - Рад в молчанье Господа одеться. ...................................................... На своё удаление 1 Богу угодных – не мало. Разные судьбы у них. Радует доброе плаванье. Шторм налетит – не уйти! Знать бы, что Богу по нраву я. Знать бы всю пользу ветров, В добре иль трудное плаванье – Словом определено. Так что – прими всё, как – есть: Слёзы и радость улыбки. Можно и доброе несть, И затрудненья – не пытки. Если сие невозможно – Главным останется труд. Впрочем, кому - как угодно. Здесь - совершенное ждут. Что же мне делать? Куда Скрыться от давящей плоти? Бьёт по душе суета Дел, ненавистных природе. Всех призываю готовить – К Небу крылатую душу. В мiре всё лишнее, кроме Пищи таинственно лучшей. я приношу Тебе в дар, Тех, кто ученьем очищен. Кто совершеннее стал С пастырем, с коего взыщешь. О, лучезарная Светлость, Приснотекущий исток! Как тяжелы для поэта Пятна на сердце его… 2 Наконец-то я умер для зависти, Иереи и братья мои! На Востоке теперь и на Западе Нет сердечных баталий внутри. Вы скажите мне доброе слово На прощанье: враги и друзья. Моё место теперь для другого. Пусть он будет счастливей, чем я. Почитайте его и во храме, И в житействе (ведь – вместе живём) Он! теперь – средостение браней. Ныне он! Ваш ходатай во всём. 3 Да проповедуется Троица в церквах. Пошли другому, Господи, уменья! Да примирит нас новый патриарх! Да будут души наши во спасеньи! ...................................................... На возвращение своё из Константинова града Пускаюсь в путь, оставив за собой Всю широту великую, сей жизни, Где бурными ветрами в хлад и зной – В смятении Божественные мысли. Не хитрый скарб оставив при себе, я покидаю всё, что утруждало, Увеселяюсь, избранной стезе И трепещу Суда, когда представлю… О чём скорбеть, коль – радости лишался Удой престольной, да – на старость лет? О том, что воле чуждой покорялся… Теперь - мой выбор! Воли мiра - нет! Одно любимое останется стяжанье. Одна надежда – о пустом забыть! О, несравненное богатство! О, сиянье Великой Троицы, чтоб мiр соединить! В своей стране, как в стане чужеземцев, Я столько раз камнями был побит. И даже властные несли в глубинах сердца Печать презрения, чтоб строже осудить. Однако, проповедь мгновенно оживала, На новом месте круг средоточив. Благодаренье Троице Всеславной За то, что мне доверила учить. Я был ещё средь поприща, когда Болезнь и труд – сразили, чтоб унизить. И демон в том завистливый всегда Исторг мой плод, готовившийся к жизни. А ныне Троица опять среди базаров, Устами нечестивцев, в срамоте Рассечена учением отравным, Лже-пастырями в гибельной среде. Какой ревнитель покарает блуд? Вернись, герой, законы защитивший! И Божество всецелое в уму Неси, как прежде, басни все разбивши. Кто веру непреклонную от стрел Языкоблудия и фальши защитит? Кто, доводами крепкими владея, рассудок, Богом данный, заострит?.. И станет для учений сопротивных Неодолимой крепостью во всём, - Не изменяясь, как бы жизнь ни била, Какой бы к власти кесарь ни пришёл. Кто остановит брань средь иереев, Прямого уклонившихся пути? Кто примирение в сердцах людей посеет, Не дав мiрскому в тайное вползти. Господь Христос законами страданий И злых, и добрых – нас соединил. Великим врачеством отныне я избавлен! От смерти в мiре каждый уходил. И я желал, чтоб кончилась вражда, Чтоб возрастало правое ученье; Но мечут тучи стрел опять туда, Где Троица несла для всех спасенье. Конца сей брани, Троица, прошу! Назначь предел трудам моим и – жизни. Прости, Анастасия! Ухожу. Храни во храме Троицу воистину. Не долго уже смерти ожидать. Последний стих, да будет о красивом. Во многих храмах будет он звучать, Но мой глагол хранит Анастасия. ...................................................... К себе самому Человеку много предстоит Вынести: и мук, и удовольствий. Время быстротечно и летит, Убеляя то, что Бог приносит. Говорю, вам! В жизни сносно всё. И каким враждебным град ни будет, Слово истины – с победою во всём, Раз Господь его организует. Сколько бед в терпении увязло Среди нас, пришедших поддержать То, единственное знание прекрасное, Кое – и способно оживлять. Похвалю, кто слово моё множит: И единоверцев, и чужих. Мiр колеблем ныне словом Божьим, - Нашим дерзновением души. Ныне Духа (богом?!) возглашаем. Терпит брат презрение друзей. Достославное безчестье, очищай нам Душу для спасительных путей! Ты обиду неожиданную рушишь, (ведай сам и передай друзьям) Если научился равнодушно Видеть зависть ближнего, не мстя. Сам Господь, вернувшись в Назарею, Жуткое неверие нашёл… Нет пророка на родной земле нам, Если зависть свита хорошо. То же самое случилось и со мной. Удовольствие, с которым я вернулся, Вмиг растаяло, как пена над волной… О, народ!.. спиною повернулся. Мне тогда на мысль пришёл ковчег. Он один избегнул потопленья. Мой отец, когда-то, спас их всех, Как фрегат любви, в морях страстейных. Страждущий народ от безначалья, Что корабль, ищущий причал. Средь глубин, без кормчего, вращаясь, Не увидеть сеть подводных скал. Слава кормчему, спасающему души! Не случайно камни в дом летят. Значит, зависть уязвлёна мужем, Встретившись с гармонией руля. Тормоз дав прекрасным учрежденьям, Она быстро яд вливает свой. Ей старейшины престольные роднее, Коль пришли воротами злословья. Кто ж из них захочет быть вторым, Средь «достойных», в сонмище «угодном»?.. Потому ко мне и не добры Оказались лидеры народные. Хорошо, что стыд ещё остался, Но двуличие не просто одолеть. я для них лишь внешне подвизался. В сердце недруга совсем другая клеть. Впрочем, к ним я и за то – с поклоном, Что желания колючие свои Рассудительно скрывали от народа. Раболепства я бы не простил. Были и такие, что не тайно, А открыто злились на меня; И они бы устыдились, крайне, Будь - не значащими, гнев отстороня. О, склонившиеся смертному и плоти! Даже, Бога презирающие… Страх! Ради философии и прочего, Вы забыли Истины очаг. Где же Трапеза, по-вашему? Где – Тайна? Где тот Хлеб, что жертвенно кладут? Дух зовут не красными устами, А Христовым наложеньем рук. Вот поэтому - народ не укоряю. Совершенный подвиг – труд велик. Зло присутствует и с мудрыми вождями, И – с «глупцами» благодать несли. Но не этому учил я вас когда-то, - Не тому, чтоб презирать закон. Глас наставника останется заглавным. Жизненному учатся в любом. И не всё потеряно, коль есть Силы духа против оскорблений; Ведь страданье, посланное здесь, Лучшая наука для терпенья. Но истаявало сердце от того, Что обманом мудрые питались; Даже пастыри-епископы и то На словах лишь только в дружбе клялись Уверяли: «Мнения твои Боле всего для нас угодны!..» «Одобряли» твердость той брони, С коей только ум Господний сродный. Что тут скажешь, видя сей обман? Мне ль не знать, сгорающих в сердечном? О, труды мои! О, Троица Чиста! Что нам делать в алтарях купечьих? Обращаться – рад… да вот – к кому? Чьим стать ближним на дорогах мiра? Умерший «стоит» в другом строю. Не вернётся вера, коль - погибла. Лишь она – от Бога жизни свет, Как в светильниках – огонь, покуда – масло… Если мы во свете, как во тьме, То какой же тьма придёт ужасною?!.. Ввергнутый в обман, уже двукратно Продолжаю, мучаясь, терпеть. Может я, всё то, что видят братья, Не способен чувствовать теперь?.. Не живёт же тело без ущерба? Немощь, жалость – следуют за ним, А душа стремится только в Небо, И имеет возраст лишь один. Как в прорвавшуюся, старую плотину Грязный устремляется поток, Так вторгаются все «сеятели» ныне, «Черви» книжные, несущие порок. Что ни день, то – новое ученье, Или злочестивая скрижаль; - Рассекая Божье единенье, Бога Сына поделить решает… Будто и страданья – не страданья, И, как будто ум Его – не ум. Страх какой! Христос сродни Адаму… (я страдаю здесь и… весь умру!?) Видно надобно одной лишь только коже Мне спасение, здесь мучаясь, добыть. Богом всё оставлено, похоже; Всё бес-чесно… стало быть – забыть?! И откуда взяты эти бредни? Разве ими воспитать народ? Я боюсь – получим «население», И один, прожорливый живот! Новым здесь рождалось не ученье, А - языческая ересь, царство тьмы, Иудейство в новом облаченьи, Где главенствует лже-нация! Жиды! Они-то волки лютые и есть, Пролезшие в откормленное стадо, И, разрывая, хитят его днесь И ночью, коли - пастыря не стало. В предверьях скорби сердца моего Болезную, хотя иных водитель. Уничтожение отеческих трудов Терзает душу, что – не возродить их. Пусть клеят мне ярлык (какой – угодно!) Мол, злобным стал Григорий и лжецом. Я вам скажу, что даже хладнокровный Молчать не сможет перед подлецом. И ты, любезнейший, который ныне зришь С надменностью страдания мои, От внутренней болезни не сбежишь, Хотя и думаешь, что рядом нет войны. Когда враги у стен дворцовых башен, Как хижинам ближайшим не пылать? Как соснам оставаться в безопасном, Где кедров переламывают стать? Конечно, брань возможно отдалить, Но – как бы после не пришлось терзаться, Что тщетны стали подвиги твои, И в добром деле негде подвизаться. О, Царь Христос! Скажи, что ожидать!? Рабу твому, глаголящему правду. И долго ли в мiрском огне страдать? Ужели он огнем сменится адовым?.. Охотно всё приму. Лишь милосердным Будь ко Григорию, Христе Спаситель мой. И, как бы хорошо иль худо ни было, От двоедушия людей навек укрой! ...................................................... О стихах своих Умерьте речь свою и успокойтесь, Поэты, славящие суетного век. С пера, порой, «сливается» - такое!.. Что «уши вянут», почитай, у всех. Как можно в жизни краткой, словно проблеск, Поэзией пустое освещать, И в говорливости чрезмерной видеть пользу, И откровенный бред не замечать. Всё это, видя, в прозе иль в стихах Я загорелся более всего Желанием всё выдержать в словах, Угодных Богу в царствии Его. Как, избегающему бури, капитану Всего приятней бухта и причал. Так и, увлекшимся в худое, я сказал бы: В писаниях – опора и начало. А враг?.. Увы! ещё не то нашепчет. И столько помыслов «втемяшит», паразит, Что слово несомненное из речи, Вообще для приземлённых упразднит. Мiр разделен! И – разделен настолько, Что вряд ли истину способен защитить. Лишь более и более жестоко Предпринимаются попытки, чтобы жить. Поэтому сегодня я вступил На новый путь целительного слова. Хорош - иль плох, но я доволен им. Совсем не тяжело, коль Бог основой. И речи мерные, и слава – не нужны. Как многим способ этот неугоден. Тем более, кто меряет все дни Своею мерой, выгодной для плоти. Отдам себя божественным трудам, Мой разум – только в Божьем созерцаньи. И уж, не заявлю: творю, мол, сам; Чем удивлю, возможно, многих братьев. Во-первых. Труд мой сделан для других В желании связать свой грех всем этим. Стремился, чтобы краток был мой стих. Без меры вряд ли будет жизнь на свете. Второе, что хотелось бы вам дать, Влюблённой юности в словесное искусство, Так это привлекательность, когда Горько лекарство, но - полезно в нужном. Сурова заповедь и, как не подсластить! Искусством настроенье поднимая. И тетиве не век стрелу «доить», И ей послабу временно давали. Стихами позабавиться - не грех. Да воспоет ваш стих благая лира. Но зорок будь! Не позволяй, чтоб вред Твое прекрасное в пустое отодвинул. А в-третьих! Не хочу, чтоб нас, Христовых слуг за черствых посчитали. Чужое преимущество – «прекрасно», Когда о православии смолчали. Цветистые, премудрые слова! Конечно, я над вами посмеялся. Простите, мудрые; коли, обидны вам Красоты умозренья христианского. Всё ближе окончание трудов. Скажу – последнее. Стихи – моя отрада. Разбитый хворью, не найду в ином Такой отдушины, чтоб сердце не страдало. Так лебедь престарелый смотрит в даль И вспоминает свист упругих крыльев, И песнь его не смолкнет никогда. Не зря последнее - зовется лебединым. Кто мысль сопровождает мерной речью! Кто внутреннее ведает теперь! Лишь вам судить стихи и песни эти. Не безполезные они в кругу людей. В них нет растянутости, как и нет экстрима. По сути, дельное рассудку предстоёт. Возможно, где и промелькнёт игривость, Бичующая к греху поворот. Всё сплетено. Реально. Всё – из жизни. Духовное, мiрское – к пользе тут; Где добродетель похвалу не ищет, И осуждение на плаху не кладут. А если это зрится маловажным, То сам крапай: будь – критик, пародист. Размер стиха привиделся вальяжным? Извольте сами ямбами излить… Какой слепец вскочил бы и «узнал» Известного художника, что прибыл?.. Кто без движения, кого и где – догнал, Хотя б и убегающим старик был?.. Порой и, порицая, покупают. Не безызвестны рынок и базар. Как часто там хулящие мечтают В свою корзину положить товар. Доверенность – скорее в обличеньи, И домогательство хуленья не бежит. Когда на суше кораблекрушенье, - Есть - что в «копилку» опыта сложить. Вы, мудрые, - в подобном ухищреньи. Двуречие – не явная ли ложь? Не быть мартышке даже львиной тенью. С любовью к славе – к славе не придешь. Уму всего приличнее Писанья. Вот, где во многом мера для людей. И, если мудрость - только в этом плане, Мудрец – не обязательно еврей. Как не назвать размером - бой по струнам, Когда псалтирь усиливает речь? Кто ту размеренность в звучании придумал? Кто лучшее способен преподнесть? Приятное, теперь и сладкозвучно; Как в раме живописное панно. Путём-дорогой - в колеснице лучше. Так с песней всюду и всегда легко. Тебя уверит в этом и Саул, Который зря б Давида не оставил. Простой пастух - чрез сладкопенье струн Злой дух царя чудесным звуком правил. И ты, ревнитель строгости закона, Красивых слов в мiру не отнимай. Чтоб сделать свод, не избежать упора. Дорогу в доброе трудами пробивают. Не хмурь бровей, обряды совершая, Священник, «углупившийся» в себя. Ужели не подслащиваешь чая - И ты себе, и вся твоя семья? За что же охуждаешь речь мою? Негоже по себе людское мерить. Орлы и галки не в одном «строю»! И государства разные, и – звери!.. Здесь нет вреда – ни молодым, ни старым. Как трудно нрав порой образовать. Искусство петь пристойно – благом стало. Молитва с песней – Божья благодать! ...................................................... Вячеслав Васильевич МолчановIII (ПЕРЕВОДЫ) стихотворения Григория Богослова «Таинственные песнопения» Ответственный за выпуск Лебедянский З.А. Художественный редактор Копылов В.С. Технический редактор Насонов С.А. Корректор Бочарова О.Г. Художник оформитель Бочаров П.В. Сдано в набор 9.03.06 г. Подписано к печати 14.05.06 г. Печать высокая. Тираж 000000 экз. г. Москва, ул. Тенистая (дом у реки) .............................................................................................................. Конец книги |